Иван Майский - Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)
- В этой страшной войне СССР и Англия являются союзниками, но чем помогает нам сейчас наш британский союзник? Фактически ничем! Все эти десять недель мы воюем одни!.. Мы просили вас открыть второй фронт, но вы ответили отказом. На Атлантической конференции вы обещали нам широкую экономическую и военную помощь, но пока это остается лишь хорошими словами... Подумайте, наше авиационное ведомство просило ваше дать ему срочно 60 больших бомб, - и что же?.. Последовала длинная переписка, в результате которой нам было обещано 6 бомб!
Иден был явно смущен, пытался мне объяснить причины отказа во втором фронте и подчеркнуть важность все усиливающихся британских налетов на Германию.
- Конечно, воздушные бомбардировки Германии, - возразил я, - являются известной формой помощи Советскому Союзу, но... Мало щипать бешеного зверя за хвост, его надо бить дубиной по голове!
Иден стал говорить о глубоком сочувствии английского народа к народам СССР, о всеобщем восхищении их героизмом и стойкостью, которое горит сейчас в каждом британском сердце, но я не совсем вежливо прервал его и сказал:
- Знаете ли, мистер Иден, когда я слышу столь частые славословия по нашему адресу, я с раздражением думаю: "Поменьше бы похвал, побольше бы самолетов для нашего фронта"... А то ведь сейчас вы даже не снабжаете нас оружием в ожидании того момента, когда предложенная вами московская конференция обсудит и оформит все вопросы снабжения... Так не может дальше продолжаться! Если на Атлантической конференции вы вместе с американцами принципиально решили нам помогать, так не медлите! Впредь до оформления всего этого вопроса на будущей московской конференции начните оказывать нам помощь немедленно, хотя бы частично, хотя бы в порядке аванса. Если этого не будет, советские люди могут потерять веру в своего английского союзника.
Мои слова произвели на Идена большое впечатление. Он сильно взволновался и сказал:
- Я сегодня же поговорю об всем этом с премьер-министром, и затем мы снова встретимся.
Несколько дней спустя Иден пригласил меня к себе и с видимым удовлетворением сообщил, что, поскольку у нас имеются особенно тяжелые потери в авиации, Черчилль решил немедленно сделать подарок Красной Армии, отправив ей 200 истребителей типа "Харрикен". Я знал, что "Харрикены" в то время считались одной из лучших марок английских истребителей (хотя не самой лучшей, каковой был "Спитфайер"), и, поблагодарив Черчилля за его шаг, выразил надежду, что на этом дело не остановится. Подарок Черчилля действительно был срочно отправлен в СССР и в свое время попал в руки советских летчиков.
В разговоре с Иденом мне бросилась в глаза одна черточка, которой я раньше не замечал: министр иностранных дел чувствовал себя неловко ввиду отказа британского правительства организовать второй фронт во Франции и старался смягчить наше разочарование по этому поводу, подчеркивая готовность англичан широко помогать нам путем военного снабжения и иными способами. Ту же нотку извинения перед нами я чувствовал в высказываниях и других высокопоставленных англичан, с которыми мне приходилось иметь дело в последующие дни. Ярче всего это проявилось в моей беседе с Бренданом Бракеном, в прошлом редактором газеты "Файненшиел ньюс", а теперь одним из ближайших Советников премьера и в дальнейшем министром информации. Этот высокий, костлявый, рыжеволосый человек долго мне доказывал, что и Черчилль, и члены его правительства очень хотели бы развернуть крупные военные операции во Франции, но что они сейчас просто не в состоянии этого сделать, и оттого испытывают горечь и печаль. Я "засек" в голове наличие таких настроений в правительственных кругах и стал соображать, как бы лучше их использовать в интересах нашей страны. Счастливый случай пошел мне навстречу.
Я сообщил в Москву о моем демарше перед Иденом и о подарке Черчилля Красной Армии.
И вдруг в ответ на мое донесение о беседе с Иденом я совершенно неожиданно получил телеграмму за подписью И. В. Сталина! Такие вещи случались очень редко. Обычно со мной переписывались либо нарком В. М. Молотов, либо один из его заместителей, чаще всего А. Я. Вышинский. Сталин писал в ней, что он одобряет мой демарш перед Иденом. Его особенно радует, что в своем разговоре с британским министром иностранных дел я сумел так хорошо передать те настроения, которые господствуют сейчас среди советских людей в связи с поведением английского правительства. Советская страна переживает очень тяжелый момент, и немедленная и активная помощь ее союзника чрезвычайно важна и необходима.
Помню, я долго держал в руках телеграмму Сталина и все думал и передумывал, чем бы я мог еще помочь моей Родине. В конце концов в голове у меня сложился некий определенный план.
Я обратился к Сталину с просьбой направить Черчиллю второе послание и в нем поставить два вопроса: об открытии второго фронта во Франции и о снабжении Красной Армии вооружением и военными материалами. Я понимал, что по первому вопросу никаких практических результатов не будет, однако важно было все время напоминать англичанам о необходимости второго фронта. Зато по второму вопросу, судя по господствующим в Лондоне настроениям, есть шансы получить что-либо реальное.
4 сентября днем из Москвы пришло второе послание Сталина Черчиллю, помеченное 3 сентября. Пока телеграмму расшифровывали, пока я переводил ее на английский язык и переписывал перевод на машинке, наступил вечер. Тем не менее я сразу же позвонил секретарю Черчилля и попросил немедленного свидания с премьером по весьма важному и срочному делу. Черчилль назначил 10 часов вечера (он работал обычно очень поздно). Помню, в тот вечер была яркая луна. Фантастической формы облака бежали с запада на восток. Когда они покрывали лик луны, края их начинали светиться рыже-черными тонами, и тогда вся картина принимала какой-то мрачно-зловещий характер, точно мир был накануне своей гибели. Я ехал по знакомым улицам города и думал:
"Еще несколько минут, и наступит большой, чреватый важными последствиями момент. Встретятся представители двух противоположных миров, которые волей истории оказались в одном лагере. Я передам Черчиллю два листа исписанной бумаги. Он прочтет их и затем даст мне ответ. Каков будет этот ответ? Не знаю. Но знаю, что от смысла ответа будет зависеть очень многое, может быть, даже все дальнейшее развитие истории... Хватит ли у меня сил, энергии, гибкости, находчивости для того, чтобы достойно сыграть сейчас свою роль с максимумом успеха для СССР?"
Черчилль принял меня в своем официальном кабинете, где обычно происходили заседания правительства. Он был в вечернем смокинге, с неизменной сигарой в зубах. Около премьера за длинным столом, крытым зеленым сукном, сидел Иден в легком темно-сером костюме. Черчилль исподлобья посмотрел на меня, пыхнул сигарой и по-бульдожьи буркнул:
