Александр Алтунин - На службе Отечеству
Накануне полк провел разведку боем. Пока усиленная стрелковая рота атаковала опорный пункт противника, разведчики из передней траншеи сумели увести двух немецких солдат. Те показали, что на плацдарм прибыли части 26-й пехотной дивизии. Теперь против нашей дивизии стояли две усиленные пехотные дивизии. Симптом более чем серьезный. Вчера же под вечер из тыла гитлеровцев доносился гул двигателей. Не иначе как подошло новое подкрепление.
Все это у нас не могло не обострить чувства ответственности, вызвать беспокойство. Когда человек находится на переднем крае, вырабатывается какое-то особое чутье, позволяющее ощутить надвигающуюся опасность, а то и предвидеть события. Я пока еще не разобрался, чего нам следует ждать, но интуитивно чувствовал: что-то обязательно должно случиться. Потянуло к людям. Хотелось посмотреть им в глаза, переброситься словом.
Кругом по-прежнему стояла тишина. С Вислы тянуло прохладой. Где-то в заводях кричала утка, собирая ставшее уже на крыло потомство. Косой рог луны медленно заходил за горизонт.
По проторенной десятками солдатских сапог тропинке мы споро шли к переднему краю. Спустились в ход сообщения, из него попали в добротно оборудованную в полный профиль траншею. Командиры дежурных подразделений, предупрежденные о моем выходе, встречали и докладывали об обстановке. Ничего подозрительного в поведении противника не было, если не считать замеченного и мной: противник не пускал ракеты, и молчали их дежурные пулеметы.
У одной из пулеметных площадок 5-й стрелковой роты коротала ночь группа бойцов. При моем появлении поднялся младший лейтенант Быков, приложил руку к головному убору, собрался было доложить, но я опередил:
- Не надо, Николай Васильевич. Дежурная смена?
- Так точно, товарищ капитан, - ответил Быков. - Провожу вот беседу.
- О чем разговор, если не секрет?
- Разговор у нас один - противника выбросить из Польши. - Быков посмотрел на меня. - Добить фашистов в собственном логове, как говорит агитатор полка. Ну и затем - по домам.
- Ну это слишком общо.
- Если конкретнее, то рассказываю молодежи о первом дне форсирования. Вспоминаю, как фрицы валом валили на нас. Косим из пулеметов и автоматов, бьем из винтовок, а они прут. Ребят вспомнил. Многих уже нет с нами. Сержантов Заточного, Ляха... Младший лейтенант махнул рукой и тяжело вздохнул.
Быков в день форсирования Вислы был ранен. Подлечился и вновь возвратился на плацдарм. Принял свой взвод. Я, признаться, был рад за него. Во время первой встречи поздравил с выздоровлением, поинтересовался состоянием здоровья. "Нормально", - ответил тогда Быков, хотя бледное, болезненное лицо младшего лейтенанта явно противоречило бодрому ответу. Теперь вот новая встреча.
- Как настроение, Николай Васильевич?
- В порядке, не считая мелочей. Фрицы за последнее время психовать стали чересчур. А вот нынче, на удивление, присмирели. Не замышляют ли чего?
- Кто знает. Мне это тоже не нравится. Немцы - народ педантичный. Держатся буквы инструкции, а тут изменили заведенному порядку. Однако, думаю, все обойдется.
- Может, перекурите с нами, - предложил Быков.
- Нет, хочу заглянуть еще в шестую.
- Дело ваше, - с сожалением произнес младший лейтенант. - Мы бы и чайку организовали.
- Спасибо, Николай Васильевич. После Серпухина в шестой все легло на сержантские плечи. Спешу туда.
Старший лейтенант Петр Серпухин, возглавивший после гибели Чугунова 6-ю роту, во время одной из контратак гитлеровцев был смертельно ранен. По пути в медсанроту умер.
В расположении 6-й роты, занимавшей оборону на склоне небольшого холма, текла такая же жизнь, как и в других подразделениях батальона. Несли службу наблюдатели, в готовности находились дежурные смены. Бойцы оживлялись при моем появлении. Понять их было нетрудно. Командир на передовой в такой час, когда кругом непонятная, неспокойная тишина, - это и успокаивает и ободряет, поднимает настроение. Тем временем близилось утро. Бледнели, теряли блеск звезды. Несколько похолодало.
Встреча с бойцами принесла облегчение, но полностью не успокоила. Где-то внутри притаилось настороженное предчувствие. Я гнал его прочь, старался думать о прошлой жизни, о родных сибирских местах, на которые сейчас глядят из бездны вселенной те же самые звезды, что зависли над нашим плацдармом.
Не успел вернуться на НП батальона и зайти в блиндаж, как зазвонил телефон. Связист протянул мне трубку.
- Ты тоже не спишь.
- Привычка, Саша. Да и что-то не по себе сегодня.
- Мне тоже.
- Из рот доносят - тишина. Не перед бурей ли? Решил тебе позвонить. Выходит, не один сомневаюсь. Я тут удвоил охранение. Береженого, говорят, и бог бережет, хотя мы с тобой и неверующие. Советую и тебе то же сделать.
- Спасибо, Николай Яковлевич.
- Благодарить позже будешь. Дело-то одно делаем. В замы никого вместо меня тебе не прислали?
- Нет, еще не назначили.
- Да, вот еще что. Мой тебе совет. Перемести-ка минометчиков, пулеметчиков и противотанкистов на запасные огневые позиции. Фрицы наверняка успели засечь основные, по ним в первую очередь будут вести огонь.
Николай Яковлевич Бухарин - человек осторожный, предусмотрительный. За своевременный совет я был искренне ему признателен.
Отдав необходимые распоряжения, побрился и присел к столу. В дверях появился ординарец:
- Товарищ капитан, завтрак готов. Можно подавать?
- Не хочется что-то, - махнул я рукой.
- Может, хоть чаю выпьете? - настаивал боец.
- Хорошо, неси твой чай. Заодно и пригласи сюда капитана Преснякова.
Солдат вышел. Я развернул схему обороны батальона, пробежал глазами по инженерным сооружениям... И вдруг - грохот, да такой, что заскрипели бревна наката, с потолка потекли струйки земли. За ним - снова страшный удар. Еще!.. Дверь с треском распахнулась ц сорвалась с петель. "Артналет, пронеслось в голове. - Неужто засекли штаб? Повода вроде для этого не давали, соблюдали маскировку".
В дверном проеме мелькнула тень, и вместе с очередным грохотом в блиндаж под напором воздушной волны буквально влетел Пресняков.
- Вот это гвоздит так гвоздит! - Игорь Тарасович тряхнул головой. Света не видно по всему плацдарму. "Скрипуны" молотят вовсю...
"Скрипунами" мы звали тяжелые немецкие минометы.
Новый удар потряс блиндаж. Зашевелились бревна наката. Струйки земли превратились в земляные ручьи. Угол потолка начал проседать. Блиндаж наполнился пылью и кислым запахом тротила, стало нечем дышать.
"В траншею! - мелькнула мысль. - Бревнами завалит".
- Выходи! - заорал я. - Завалит, выходи!
Но адъютант старший, связисты и без этого поняли, чго нужно уходить. Накат трещит, продолжает оседать, все бросаются к выходу. Ход сообщения встречает смрадом, лицо и грудь осыпают комья земли. Натыкаемся на кого-то и один за другим падаем. Под нами кто-то стонет и чертыхается: "Руки-ноги поотдавили!" Оказывается, часовой. Пригнулся в траншее от осколков, на него мы и налетели.
