Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография
Каким бы властным и бешеным ни был Бисмарк, он всегда уходил от ответственности, если что-то у него не получалось. Он лгал матери в детстве и продолжал привирать всю жизнь. Он согрешил против истины, когда в 1851 году убеждал Иоганну в том, что ничего не сделал для того, чтобы получить назначение во Франкфурт, хотя больше года добивался поста посланника. Бисмарк всегда разводил турусы на колесах, если чувствовал, что его могут в чем-то обвинить. Вальдерзе отмечал: «Ложь вошла у него в привычку». В мемуарах он постоянно извращает или замалчивает факты. Бисмарк вводил в заблуждение короля относительно Эйленбурга во время конфликта вокруг проблем местного самоуправления в 1872 году. Фальшь в его ответе Эйленбургу может заметить каждый, кто интересуется этим сюжетом. Пристрастие к военной форме тоже было своего рода ложью. В 1839–1840 годах Бисмарк отлынивал от воинской службы, о чем предпочитал умалчивать. В этом ему впоследствии помогли и составители «Собрания сочинений», удалившие компрометирующую переписку.
И наконец, у него был еще один смертный грех – чревоугодие. «Оксфордский словарь английского языка» толкует этот феномен таким образом: «Порок переедания. (Один из семи смертных грехов.) Также редкоеего проявление». Чревоугодие, может быть, и не самый опасный для окружающих грех, но оно чуть не погубило самого Бисмарка. Если бы Швенингер не проявил о нем в 1883 году материнскую заботу, заставив его есть поменьше, то он почти наверняка умер бы раньше от раздражительности и переедания. Если гордыня умерщвляет душу, то гнев и чревоугодие губят тело. Обильные трапезы возмещали недостаток в удовлетворении других физических потребностей. Но они также свидетельствуют о нежелании контролировать себя, свой аппетит и подчиняться другому человеку, даже личному доктору. С семнадцати лет и до конца жизни Бисмарк не придерживался никаких ограничений, в том числе и тех, которым привычно подвергают себя простые смертные.
Теперь о добродетелях. А они, как мы уже отметили в предыдущих главах, у него, конечно, были. Он радушно принимал гостей независимо от их статуса. Бисмарк обладал обаянием и определенной душевной теплотой, пленившей по первому впечатлению Мэри Мотли и Люциуса фон Балльхаузена. Он вел очень простой и скромный образ жизни, поражавший всех, кто к нему приезжал, а его чувством юмора восхищались даже заклятые враги. Его любили члены семьи и друзья. К нему, как к сыну, испытывал глубокую привязанность король. С ним дружили генерал Леопольд фон Герлах, Роон, Мотли, Мориц фон Бланкенбург и множество других людей, невзирая на грубые и пренебрежительные выходки с его стороны. Без сомнения, его искренне любили Мария фон Тадден, жена, сестра и брат. Успехи Бисмарка в немалой степени зиждились на любви и верности друзей, патронов и помощников, таких как Тидеман и Койдель.
Однако главной чертой Бисмарка все-таки была неспособность прощать, иными словами, злопамятность. Он ненавидел королеву Августу по многим причинам. Она была саксонской принцессой, имела либеральные наклонности, симпатизировала католикам и средним государствам и к тому же отличалась острым умом. Августа представляла угрозу Бисмарку уже одним тем, что в ее распоряжении всегда имелся завтрак с королем. Нет никаких свидетельств, которые подтверждали бы то, что ее дружба с либералами оказала какое-либо влияние на императора. У Вильгельма были свои твердые взгляды на все основные проблемы, и, похоже, его отношения с женой не были настолько интимными, чтобы он принимал близко к сердцу ее мнения. Действительная угроза больше исходила от кронпринца и кронпринцессы. Они представляли совершенно другую Германию. Ушел бы Вильгельм I в мир иной пораньше, позволив Фридриху и Виктории поцарствовать хотя бы несколько лет, возможно, карьера Бисмарка закончилась бы и быстрее и резче, чем при Вильгельме II.
Бисмарк всегда видел в политике один из способов борьбы. Когда он говорил о политике как «искусстве возможного», то вкладывал в эту формулу весьма ограниченный смысл. Компромисс для него никогда не мог быть конечным результатом политической борьбы. Он должен был либо победить и уничтожить противника, либо проиграть и погубить себя. Уже в самом начале карьеры – в прусском ландтаге – он продемонстрировал, что из всех приемов решения проблем предпочитает конфликт. 27 января 1863 года в одном из своих первых парламентских выступлений он сказал: «Конституционная жизнь – это компромиссы. Когда они нарушаются, начинаются конфликты. Вопрос разрешения конфликтов – вопрос власти, и тот, у кого в руках власть, всегда может идти своим путем». Граф Максимилиан фон Шверин воскликнул: «Власть выше морали!»16 Граф не понял Бисмарка. Он говорил не о морали, а о компромиссах. В нормальной политической системе власть предержащие могут выиграть первый раунд борьбы, но затем должны стремиться к достижению консенсуса. Бисмарка это не устраивало. Он должен был «побивать их всех», и это ему удавалось. В системе, основанной на принципе самовластия, он искусно использовал этот принцип для укрепления и собственного могущества, и королевского абсолютизма. Если политика, по определению Бисмарка, есть «искусство возможного», но без компромисса, то что это за искусство такое и ради чего?
В международных делах все обстояло иначе – никаких эмоций. Дипломатия должна основываться на реалиях, просчете вероятностей, оценке неизбежных промахов и внезапных действий других государств и их представителей. Шахматная доска перед глазами, и политическая гениальность Бисмарка позволяла ему знать наперед различные варианты возможных ходов противника. Поскольку ядро международной системы XIX века состояло из пяти (или шести, если учесть еще Италию) великих держав, то Бисмарк мог достаточно легко выстраивать и реализовывать свои «комбинации», как назвал его действия на международной арене Мориер. Он ставил перед собой цели и достигал их. Бисмарк до конца оставался мастером тонкой и продуманной дипломатической игры. Он наслаждался ею. В международных делах он никогда не терял самообладания, редко испытывал бессонницу или недомогание. Он мог перехитрить или обыграть любого гроссмейстера дипломатии другой страны, и, самое главное, в этой сфере ему не могли помешать ни старые, ни молодые королевы. В минуты хандры и жалости к себе он иногда подумывал о том, чтобы снять с себя часть бремени государственной ответственности. Никогда ему даже в голову не приходило, что кто-то другой может быть министром иностранных дел. В 1890 году он просчитался лишь потому, что думал, будто молодой кайзер Вильгельм II не посмеет отказаться от услуг канцлера с тридцатилетним стажем успешной деятельности17.
![Дмитрий Виконтов - Родиться в Вифлееме [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
