Николай Ашукин - Брюсов
Однажды Валерий Яковлевич дал нам задание — написать стихи, близкие по духу пушкинским — по размеру и стилю «Медного всадника», но чтобы они были не подражанием, а совершенно оригинальными. Через неделю, когда мы собрались на очередное занятие по стихологии, он спросил:
– Что же, приготовили?
Никто из нас, конечно, этого задания не выполнил. Мы смущенно молчали, некоторые виновато и робко оправдывались.
– Ну, а я свое слово сдержал и прочту вам стихи.
Валерий Яковлевич встал. Охватив тонкими кистями
<рук> спинку стула и слегка наклоняясь вперед, начал читать «Вариации на тему "Медного всадника"»:
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Дождь мелкий моросил. Туман
Все облекал в плащ затрапезный.
Все тот же Медный великан,
Топча змею, скакал над бездной…
Стихи лились. Все больше и больше разгорался взгляд чтеца, устремленный куда-то вдаль, поверх наших голов, словно следивший за неистовым галопом Медного всадника; голос повышался, но без обычного у поэтов декламационного завывания, приобретал звучность и торжественность. Долгое чтение утомило Брюсова, но закончил он с прежним подъемом:
Уже скакал по камням града —
Над мутно плещущей Невой —
С рукой простертой Всадник Медный…
Куда он мчал слепой порыв?
И, исполину путь закрыв,
С лучом рассвета бело-бледный
Стоял в веках Евгений бедный…
Великая любовь к Пушкину прозвучала в этих «Вариациях». Так может любить и ценить только поэт поэта.
Восхищенные силой поэтического вдохновения, проявившегося чуть ли не на наших глазах, мы были горды своим учителем и долго молчали. Нарушил молчание сам Валерий Яковлевич. Он смущенно сказал:
— Я кончил, товарищи… Все.
И, опустившись в кресло, тяжело закашлялся (Лазовский П. П. Подвижник мысли и труда // БЧ-1962. С. 339-341).
О творчестве поэта, ученого и философа Валерия Брюсова и его кипучей общественной деятельности много писали литературоведы, критики и его биографы. И все же, несмотря на обилие исследовательских работ о Брюсове, он еще не раскрыт до конца, во всех аспектах его многогранной деятельности и его удивительной личности. <…> Вот мне и хочется сказать о нем несколько простых слов как о добром, чутком и на редкость деликатном человеке. Добавить несколько штрихов к его человеческому портрету. <…>
Внимательно изучая личные дела абитуриентов, Валерий Яковлевич радовался приходу в институт выходцев из рабочих и крестьян. Талантливым абитуриентам из этой категории, по его настоянию, делали послабления на экзаменах или же совсем освобождали от них. В числе таких товарищей был и поэт Николай Кузнецов. Рабочий, комсомолец с 1919 года. <…> Познакомившись с его биографией, Брюсов был очень огорчен — образование у парня лишь городское начальное училище. Но после длительной беседы с Кузнецовым Валерий Яковлевич убедился в том, что перед ним талантливый юноша, и заметил у него большую тягу к знаниям, стремление глубоко осмыслить прочитанное. <…>
– Мы примем вас в институт, но наряду с учебными программами вам придется много работать, овладевая общими знаниями. А стихи ваши талантливы, но пишете вы пока, как бы сказать… нутром, что ли. На одном этом далеко не уйдете. <…>
Иван Приблудный — Яков Петрович Овчаренко — родился в 1905 году на Харьковщине. Рано осиротел. В сельской школе учился пять лет, потом беспризорничал. Счастливый случай привел его, пятнадцатилетнего парнишку, в дивизию Котовского, и он стал «сыном полка». Несмотря на молодость, воевал лихо в рядах котовцев. Затем приехал в Москву и подал заявление в наш институт. <…>
Веря в талант Приблудного, Валерий Яковлевич не однажды спасал его, много раз беседовал с ним, тот снова давал обещания исправиться и опять срывался. Один из членов комиссии по чистке института — писатель, член партии с марта 1917 года, Иван Жига говорил: — Даже у родного отца Ивана вряд ли хватило бы терпения столько возиться с Приблудным. <…>
Не одна сотня студентов прошла через Брюсовский институт. И были ли они потом членами Союза писателей или нет, но каждый внес лепту в нашу литературу, работал в издательствах и редакциях газет и журналов. Каждый, кто окончил или не окончил это удивительное высшее учебное заведение, навсегда сохранил добрую память о нем и его создателе и ректоре Валерии Яковлевиче Брюсове. <…> И мы свято храним в памяти образ человека в черном костюме, белоснежной манишке, с ровным, негромким голосом читающего с кафедры лекции по истории античной литературы и поражавшего нас тем, что цитировал на память целые страницы из произведений древних авторов. Запомнилась и его удивительная, застенчивая, даже несколько робкая улыбка, покоряющая собеседника, и его загадочный взгляд, полный затаенной грусти (Смирнова-Козлова Л. В брюсовском институте. М., 1998. С. 214—229).
Осень 1922 г. Е. Чаренц и я <Г. Абов> поехали в Москву учиться… Нас направили по официальной командировке с месячной стипендией 25 рублей. Мы с Чаренцом решили поступить в руководимый Валерием Брюсовым Литературный институт… Мы вошли в парадное здание у Чистых прудов и поднялись в литературный отдел Главпрофобра, которым заведовал В. Брюсов.
Поразительное впечатление произвел сидящий за столом человек; он поднялся с места и приветствовал нас как посланцев Армении. Валерия Брюсова мы знали не только по произведениям и переводам армянской поэзии, но и по знаменитому портрету <Врубеля>. Поднявшийся нам навстречу Брюсов не был похож на этот портрет. Острое и длинное лицо, похудевшее и сморщенное, одна бровь вытягивалась горизонтально, а другая поднималась над глазом криво, еще больше подчеркивая морщины лба. Какие-то душевные и умственные напряженные муки отражались на его лице, словно уставшем и бледном от бессонницы и тяжелой работы. <…>
Мы разговаривали с ним с глубоким почтением. А его глаза улыбались из-под густых бровей двум молодым людям, приехавшим из Советской Армении, и он расспрашивал о своих давних друзьях и знакомых. Во время беседы мы сказали Брюсову, что приехали в Москву продолжать учебу и хотели бы поступить в руководимый им институт.
– Вечером в семь часов приходите в институт, я там буду, — сказал Брюсов при прощании…
Вечером мы предстали перед Брюсовым в институте.
