Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931
142
Усекновение главы. — 30 августа православной церковью отмечается день Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.
143
…дерут на дубку корье… — на дубленье вымачивают в отваре древесной коры кожи для выделки, а также снасти, холсты и сети от гниения.
144
(Рассказ егеря.) — Цикл детских рассказов под назв. «Рассказы егеря» вошел в Собр. соч. 1927–1930.
145
…пятилетку в четыре года проеду… — XVI съезд ВКП(б) (июнь-июль 1930) одобрил предложения по ускорению темпов социалистического строительства и тем самым утвердил лозунги «темпы решают все» и «пятилетку в четыре года», которые в данном случае пародируются.
146
«Обоснование интуитивизма» — труд Н. О. Лосского (1906), одного из крупнейших (вместе с С. Франком) представителей этого направления начала XX в., рассматривает интуицию («внезапное озарение») как способ получения истинного знания о мире путем внимания к миру, что очень близко мировоззрению Пришвина.
147
«Охота с камерой». — Книги с таким названием у Пришвина нет.
148
Мысль о воспитании пионеров… оказалась «дутой». — См. запись 14 сентября.
149
Рассказ «Гуси-лебеди»… — впервые опубликован в 1935 г., включен в цикл «Календарь природы».
150
…для очерка «Соболь». — Название второй главы очерка «Зооферма».
151
Журнал «Ёж»… — детский ежемесячный журн. «Ёж» издавался в Ленинграде с 1928 по 1935 г. (1930–1932 — двухнедельный). Редактор Н. М. Олейников; журнал издавался под руководством С. Я. Маршака.
152
…где помещены «Одуванчики»… — очерк «Одуванчики» был опубликован в журн. «Ёж» в 1930 г. (№ 15–16. С. 24–25).
153
Р. В. — Разумник Васильевич Иванов-Разумник.
154
Очерки «Башмаки» (под назв. «История цивилизации села Талдом») были опубликованы в 1923–1924 гг. в «Красной нови».
155
…приведшего Толстого к отрицанию значения даже своего… дарования. — Ср.: «б/д. Истинное художественное творчество должно знать свое место и не становиться на место действия самой жизни, не становиться тем, что делает религия (дело жизни, как у Ницше, Гоголя, Толстого). Дело совершенно безнадежное для художника ставить на разрешение проблемы морально-общественного характера, потому что все они разрешаются только жизнью, а жизнь есть некая тайна, стоящая в иной плоскости, чем искусство. Художник должен быть скромен, потому что свет его, как лунный, только исходит от солнца, но сам он — не солнце…
Выходить за пределы своего дарования под конец жизни свойственно все русским большим писателям. Это происходит оттого, что посредством художества кажется нельзя сказать всего. Вот в этом и ошибка, потому что «всего» сказать невозможно никакими средствами, и если бы кто-нибудь сумел сказать «все», то жизнь человека на земле бы окончилась» (Пришвин М. Незабудки. М.: Художественная литература, 1969. С. 141–142).
156
Рассказ под назв. «Человек» неизвестен.
157
Думаю о Ницше. — Немецкая культурная традиция, прежде всего в лице Ницше и Вагнера оказала в студенческие годы (Лейпцигский университет, 1900–1902) большое влияние на мировоззрение Пришвина («Роман моей жизни: столкновение Германии и России, я получил все от Германии»: Дневники 1914–1917. С. 151). Диалог с Ницше пунктиром проходит через весь дневник писателя («Над изображаемой мной эпохой в "Кащеевой цепи" висела философия Ницше»: Дневники 1926–1927. С. 533). На страницах дневника то и дело возникает то явная, то скрытая полемика с Ницше (см. запись 27 октября 1930). Кроме того, проблему противостояния личности и общества (одну из важнейших в творчестве Ницше) на протяжении всей творческой жизни и в художественных произведениях, и в дневнике решает Пришвин.
158
Розанов, вникнув в меня, сказал… — диалог с Розановым, который не прекращается в дневнике Пришвина в течение всей жизни, а также история их взаимоотношений является одним из интереснейших явлений русской культуры начала XX века. «Розанов стоял у истоков творческой личности Пришвина: он сыграл решающую роль в двух событиях жизни юного Пришвина (оценка "побега из гимназии в Азию" и исключение из гимназии), в которых впервые проявился конфликт между мечтой и действительностью, столь существенный для Пришвина впоследствии. В личности Розанова для Пришвина воплотилась идея самоценности мечты и связанной с ней жизненной трагедии. Импульс в духовном развитии, полученный в гимназические годы, превратился в личную сверхзадачу, которую он решает своим творчеством: спасение мечты и выход из трагедии. Второй период отношений с Розановым связан с деятельностью Религиозно-философского общества в Петербурге, на собраниях которого они встретились (1908). Книга "За волшебным колобком" получает одобрение Розанова, а его завет "Поближе к лесам, подальше от редакций" Пришвин всегда помнит. Дневниковые записи с несомненностью указывают на глубокие и сложные отношения близости и отталкивания, соединявшие Пришвина с Розановым, которые не определяются словом "личные". Речь идет о преемственности философско-эстетических взглядов и литературного стиля Розанова в творчестве Пришвина» (коммент. В. Гришина. См.: Контекст-1990. М.: Наука, 1990. С. 161–218). В данном случае речь идет об одной из встреч в 1908 г. в Петербурге. Ср.: Леденев В. В. В. Розанов и М. М. Пришвин: к истории литературных встреч ученика и учителя (www.lebed.com).
159
Сам же Розанов есть Ницше до Ницше. — Ницшеанскую парадигму в восприятии Розанова задал Д. С. Мережковский: «Ницше, со своими откровениями <…> "святой плоти и крови", воскресшего Диониса — на Западе; а у нас, в России, почти с теми же откровениями — В. В. Розанов, русский Ницше. Я знаю, что такое сопоставление многих удивит; но когда этот мыслитель, при всех своих слабостях, в иных прозрениях столь же гениальный, как Ницше, и, может быть, даже более, чем Ницше, самородный, первозданный в своей антихристианской сущности, будет понят, то он окажется явлением, едва ли не более грозным, требующим большего внимания со стороны церкви, чем Л. Толстой, несмотря на всю теперешнюю разницу в общественном влиянии обоих писателей» (Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. С. 150). В «Уединенном» Розанов приводит слова Мережковского о нем: «Это такое же бурление, как у Ницше, это конец, или, во всяком случае, страшная опасность для христианства» (Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990. С. 87–88). Э. Голлербах вспоминал, что самому Розанову «прозвище "русский Ницше" не казалось ему ни удачным, ни лестным» (Голлербах Э. В. В. Розанов. Жизнь и творчество (1922). М., 1991. С. 4; указано А. Медведевым).
