Сборник - Сталин. Большая книга о нем
По уставу РККА стрелковая дивизия в обороне должна была держать фронт максимум до 15 км…
«Такими же превосходящими по численности силами были атакованы части 188, 126 и 128-й стрелковых дивизий 11-й армии. Против их пяти развернувшихся для боя полков на фронте до 100 километров наступали, составляя первый эшелон, шесть пехотных и три танковые дивизии, за которыми вторым эшелоном следовали одна пехотная, три моторизованные и одна танковая дивизии 3-й танковой группы противника. Эта вражеская армада средних и тяжелых танков, лавина пехоты на бронетранспортерах и автомашинах поддерживалась большим количеством самолетов, непрерывно бомбивших наши войска, их штабы и тылы, резервы и коммуникации».
То есть против 5 стрелковых полков 11-й армии ПрибОВО, растянутых на 100 километров фронта, наступало 6 пехотных и 3 танковые дивизии вермахта. Что составляло чуть не пятикратное превосходство в людях, не говоря уже о технике…
«Упреждающее оперативное развертывание мощных сил, имеющих почти двухлетний опыт войны, массированное применение авиации и бронетанковых войск сразу же обеспечили гитлеровцам крупный успех. Уже в первый день войны наши слабые части прикрытия, штатный состав большинства которых был укомплектован молодыми бойцами лишь в 1940 году, оказались смятыми. К вечеру 22 июня войска 4-й танковой группы противника вышли на рубеж реки Дубисса (35 километров северо-западнее Каунаса), а вражеские дивизии первого эшелона 3-й танковой группы, используя захваченные в районе Алитуса и Меркиса мосты, переправились через Неман…»
Ротмистров пишет, что 3-й мех. корпус, где он был начальником штаба, был приведен в боевую готовность лишь 21 июня к ночи. И начался его вывод с мест дислокации в окрестные леса. Однако по свидетельству генерала П.П. Полубоярова, отвечавшего на вопросы генерал-полковника А.Л. Покровского, «16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й механизированный корпус (командир генерал-майор танковых войск А.В. Куркин)» (ВИЖ № 5, 1989 г., с. 23).
В ПрибОВО было всего 2 мех. корпуса, и оба были приведены, по его словам на официальном расследовании, округом в полную боевую готовность 16–17 июня, т. е. после получения 14–15 июня в Риге директивы НКО и ГШ от 12 июня. Однако, похоже, Полубояров после войны на том расследовании выдал желаемое за действительное или не хотел подставлять своего бывшего командующего Ф.И. Кузнецова. Скорее всего 3-й мк приводился в б/г и выводился в районы сосредоточения именно в ночь на 22 июня. А ведь его танковые дивизии находились от границы дай Бог километров в 50, а моторизованная – в 100… Расположенные на «зимних квартирах» на расстоянии свыше 50 км друг от друга.
Почему Полубояров явно соврал, отвечая Покровскому? Потому что именно 16 июня и должны были привести в б/г эти мехкорпуса, после получения директивы НКО и ГШ от 12 июня о начале вывода частей 2-го эшелона в районы сосредоточения по плану прикрытия округа – «вывести в лагеря в районы, предусмотренные ПП». По ПП также должны были поднимать в округах по тревоге и мк, приводить их в повышенную б/г и выводить в районы сосредоточения. Это предусматривалось директивами от 11–12 июня, и поэтому Полубояров не стал говорить, что 3-й мк такую команду получил только 21 июня. А теперь еще раз вспомните, как приводили в б/г мехкорпус Рокоссовского в КОВО.
Хетагуров Г.И. Исполнение долга. М: Воениздат, 1977 г. Гл. «Новые испытания»:
«Весной 1941 года меня опять назначили начальником артиллерии корпуса. На этот раз – 21-го механизированного. <…>
Наш 21-й механизированный корпус формировался в Московском военном округе. На укомплектование его был направлен, можно сказать, отборный личный состав, в основном из 1-й Московской Пролетарской мотострелковой дивизии и Особой кавалерийской бригады, тоже размещавшейся в Москве.
Командовать корпусом назначили бывшего командира Пролетарской дивизии Героя Советского Союза генерал-майора Д.Д. Лелюшенко, удостоенного этого высокого звания за боевые успехи на советско-финском фронте. Штаб корпуса возглавил полковник А.А. Асейчев – один из наиболее подготовленных танкистов того времени. 46-й танковой дивизией стал командовать Герой Советского Союза полковник В.А. Копцов, отлично проявивший себя в боях на Халхин-Голе. 42-ю танковую дивизию получил под командование полковник Н.И. Воейков, прошедший большую боевую школу на фронтах гражданской войны. Командиром 185-й мотострелковой дивизии назначили генерал-майора П.Л. Рудчука, бывшего буденновца, командовавшего кавбригадой в легендарной Первой Конной армии и награжденного за боевые подвиги двумя орденами Красного Знамени. <…>
В середине июня генерал Лелюшенко решил в порядке командирской учебы провести рекогносцировку местности на двинском (даугавпилсском) направлении, наметить маршруты движения дивизий, возможные рубежи развертывания, определить, где наиболее выгодно разместить пункты управления».
Опять эта пресловутая личная инициатива командиров РККА, которые «самовольно» выполняли всего лишь не более чем свои должностные обязанности… или приказы сверху.
21-й механизированный корпус Лелюшенко был сформирован в Московском ВО в марте 1941 года. До середины июня находился в Резерве Главного Командования МВО, готовился для усиления ПрибОВО в качестве резерва (штаб, похоже, был расположен в поселке Идрица Псковской области). На 22 июня в 21-м мк имелось всего лишь 175 танков вместо расписанных по штату тысячи с лишним.
После того как в Ригу 14–15 июня пришла директива НКО и ГШ от 12 июня о выдвижении глубинных дивизий в сторону границы, «в районы, предусмотренные планами прикрытия», Лелюшенко провел хотя бы рекогносцировку района, куда его мех. корпус должен будет выдвигаться в случае войны, но корпус после 15 июня с места не двигался… С ним повторилась та же история, что и с 9-м мк Рокоссовского в КОВО. Тот тоже был в резерве округа, и вроде как его данная директива от 12 июня не касалась. А в итоге мк приводился в боевую готовность уже чуть не под обстрелом…
«21 июня командира корпуса вызвали в Москву. Для нас это не было чем-то необычным – вызывали его частенько.
Уезжая, генерал Д.Д. Лелюшенко приказал Асейчеву разработать план учений, используя данные рекогносцировки. Тот привлек к этому делу и меня.
В субботу мы допоздна засиделись в штабе. Закончив работу, Асейчев потянулся устало и предложил:
– Что, Георгий Иванович, может, утречком махнем на рыбалку?
– С великим удовольствием, Анатолий Алексеевич, – согласился я. – Как-никак – выходной, имеем законное право отдохнуть.
Договорились выехать пораньше, чтобы к обеду уже вернуться домой. Понимали: рыбалка рыбалкой, а время-то неспокойное».
