Джек Мэтлок - Смерть империи
Естественно, выбор пал на Киев. Это столица второй по величине республики, которая быстрее двигалась к демократии, чем республики Средней Азии и которую не раздирали междоусобицы, как это было в Закавказье. А кроме того это было удобно. Буш мог 1 августа остановиться в Киеве на несколько часов и все равно прилететь в Вашингтон в тот же день.
Я обговорил идею посещения Киева с советским министерством иностранных дел и, не встретив возражения, начал обсуждать поездку с украинскими чиновниками, которые были от этого в полном восторге. В Киеве находились несколько американских дипломатов, подготавливавших открытие генерального консульства. Программа визита была уже почти разработана, когда к моему удивлению, в субботу днем, 21 июля, мне позвонил из Вашингтона Эд Хьюетт и сообщил, что советский поверенный в делах приезжал в Белый Дом с бумагой из канцелярии советского президента, в которой говорилось, что ввиду напряженных отношений между Россией и Украиной поездка Буша в Киев в данный момент была бы нежелательна. Вместо этого Бушу предлагалось провести день с Горбачевым на одном из курортов Ставропольского края.
Президент Буш явно не мог поехать в Киев, раз Горбачев просил его этого не делать, но отменить в такой момент свою поездку означало бы испортить отношения с Украиной. Поскольку мы уже вели с украинцами переговоры по поводу визита, нам пришлось сказать бы им, почему мы его отменяем, а если станет известно, что Горбачев запретил Бушу посещать Украину, это станет главным предметом разговоров на встрече в верхах. Это заслонит все остальное и в плане отношений с общественностью перечеркнет цель встречи.
Мы обсудили по открытому телефону — на благо КГБ и тех чиновников, которым они докладывали, — возможные последствия отмены визита, и я сообщил министерству иностранных дел, что мне необходимо утром встретиться с Бессмертных. Когда Бессмертных принял меня, он сделал вид, что ничего не знает о бумаге, направленной в Вашингтон, но обещал разобраться. Через два–три часа он позвонил мне и сказал, что мы можем планировать визит в Киев, если этого хочет президент Буш. Впоследствии Бессмертных рассказал, что выяснил этот вопрос с Горбачевым, и хотя Горбачев был раздосадован, он согласился с тем, что Буш должен ехать туда, куда хочет.
Это побудило Буша и его аппарат быть крайне осторожными во время поездки в Киев и избегать каких–либо поступков или высказываний, которые могли бы поставить в сложное положение Горбачева. Больше того: они начали продумывать такой метод действий, который «помог бы Горбачеву». Составители речей внимательно проглядели проекты соглашений с целью убрать все, что могло бы показаться Горбачеву оскорбительным. И как часто бывает в таких случаях, — перестарались. Вдобавок они не проконсультировались ни с нашим посольством в Москве, ни с нашими дипломатами в Киеве о том, как может быть воспринята речь Буша.
Я впервые увидел текст, когда мы летели из Москвы в Киев на новом «самолете номер один», роскошном, просторном «Боинге 427», сильно отличавшемся от «Боинга 707», который не одно десятилетие служил президентам и где аппарату приходилось сидеть в страшной тесноте. Наш полет в Киев длился меньше часа, а текст речи Буша перед украинским парламентом был уже размножен для раздачи прессе. Я быстро прочел речь и решил, что в ней много сильных моментов, особенно по части предупреждения о том, что демократия и независимость — вещи разные.
Однако несколько фраз, превозносивших Горбачева, выглядели неуместными и ненужными. Куда лучше было бы высказать поддержку созданию демократических институтов и присоединению страны к мировой экономике — таково было мое мнение. И о Горбачеве следовало сказать, что он способствует достижению этих целей, — это и было бы косвенной ему поддержкой. А прямая похвала ему привела бы в восторг его лично, но в плане политическом была бы плохой ему услугой, поскольку критики уже нацепили на него ярлык прихвостня Буша, — восхваляя его, мы просто подлили бы масла в их костер.
Я сомневался также, стоит ли особо подчеркивать нашу поддержку нового союзного договора. Договор этот неизбежно был следствием многих политических компромиссов, одних несущественных, других — все еще сомнительных. Иностранному государствен ном у деятелю влезать во все это было самонадеянно и неосмотрительно, так как он рисковал создать впечатление, противоположное желаемому. (Представьте себе, какова была бы реакция Америки, если бы глава Великобритании или Франции попытался давать американским штатам рекомендацию, как голосовать по Конституции в 1789 и 1790 годах!) Президент Буш мог бы избежать неверного шага и все же выступить в защиту первостепенных принципов, сказав, как важно заменить принцип принуждения, существовавший между республика–ми, на принцип согласия. А какую форму примет соглашение, решать им самим, но не сторонним наблюдателям.
Я попросил одного из составителей речи сесть со мной рядом и сказал, что мне нравится большая часть того, что я прочел, но я считаю, некоторые фразы могут быть неверно поняты, Я упомянул о том месте, где превозносился Горбачев, а также о том, где высказывалась поддержка союзного договора.
— Не следует президенту так персонифицировать, говоря о «Советском Союзе Горбачева», — сказал я и добавил: — И не следует давать понять, что мы против их независимости, если таков их выбор.
— Я вас понимаю, — ответил мой собеседник, — ноя не думаю, что смогу убрать эти фразы. Мы уже отпечатали экземпляры для прессы. А кроме того это вставил сам президент. Так он хочет, чтобы это звучало.
До посадки самолета оставалось всего несколько минут, и настаивать не имело смысла…
————
Текст речи беспокоил бы меня куда больше, если бы я не знал, что мы далеко пошли навстречу желаниям украинцев, устроив этот визит. Так, например, нам было известно, что украинцы пришли в бешенство во время визита канцлера Коля в Киев в начале июля, когда Горбачев не пригласил украинских руководителей на некоторые встречи с ним. Соответственно мы согласились с тем, что президент Буш проведет личную встречу с председателем парламента Кравчуком и советский вице–президент Янаев — да и вообще никто из представителей Москвы — не будет при этом присутствовать. Все речи и тосты должны были произноситься только на украинском и английском и президенту Бушу дадут украинского переводчика (хотя Кравчук свободно говорит по–русски). Короче, мы пошли дальше любого иностранного гостя, стараясь подчеркнуть, что рассматриваем Украину в качестве отдельного суверенного государства. Учитывая это, я и решил, что одна–две неудачные фразы в речи президента едва ли нанесут серьезный урон.
