Людмила Бояджиева - Житие и страсть Жоржа Сименона
Музыкант — красивый негр, игравший блюзы, сделал паузу. Вдруг просияв улыбкой, она оставила Сима:
— Подождите меня! — и направилась к негру. Они сели за столик, мисс Уимэ что–то писала в блокноте, музыкант охотно говорил, иногда срывался к фоно и наигрывал обрывки мелодий.
Она вернула обратно, явно довольная, что на нее смотрела вся публика.
— Это твой знакомый? (Сим не помнил, в какой момент они перешли на «ты»)
— Это очень известный пианист. Я слышала несколько его пластинок. Мой отец в прошлом был журналистом и музыкальным критиком. Вот я и выдала себя за журналистку и сделала вид, что беру у него интервью.
— Ты записывала, что он говорил?
— Разумеется, нет! Только дела вид. Это так интересно — играть роли!
Он положил руку на ее колено, посетители из благовоспитанных буржуа, стали коситься на разнузданную пару, демонстративно оборачиваться и осуждающе шипеть — в те времена в Америке были весьма пуританские нравы. Жорж и Дениз вели себя вызывающе, они шокировали, и это еще больше подогревало желание. На сувенирной стойке он купил ей деревянную утку с выводком утят, в память о прогулке в сквере.
— Я должна была уехать сегодня вечером, но на поезд давно опоздала, а в гостиницу уже не устроишься. — Вид у Дениз был виноватый и, в то же время, насмешливо–манящий.
— В моем номере хватит места для двоих.
— Нам придется пройти почти пятьдесят кварталов.
— Может, взять такси? — предложил он, сгорая от нетерпения.
— Я обожаю ходить пешком!
— Это и мое любимое занятие. Каждый новый город я непременно вначале обтопаю ногами. Но, надо же перекусить?
— Вон из той забегаловки пахнет яичницей с салом! — она показала на какой–то сарай. Там, в самом деле подавали яичницу, горячие сосиски и хот–доги. Она заказала себе хот–дог, который ела на ходу с видом простоватой школьницы.
— Обожаю есть на улице хот–доги и мороженое.
Она не переставала болтала без умолку, лицо ее постоянно менялось — то она преображалась в наивную девочку с распахнутыми глазами, то в надменную буржуазку с поджатыми губами. Сименон не мог оторвать от нее взгляд. Они часто останавливались, что бы поцеловаться.
— Ты не будешь возражать, если я сниму туфли? Ноги натерты, а нужно пройти еще десять кварталов.
Сбросив туфли, она пошла по асфальту в чулках.
— Моя мать из очень богатой семьи. В пятнадцать лет у меня была верховая лошадь, дед владел в Монреале целой улицей. Но потом он разорился, пропадая в игорных домах, и оставил моему отцу лишь один большой загородный дом… — Она снова пустилась в рассказы о родственниках, сделавших блестящую карьеру, о своей любви к музыке, о том, что воспитывалась в женском монастыре…
А его терзало безумное желание, и он прерывал ее болтовню поцелуями.
— Я мечтала стать актрисой, но играла лишь в любительском театре. В восемнадцать лет я основала в Оттаве клуб девушек, мы ставили спектакли и устраивали балы!
Он проглатывал все то, что до сего момента терпеть не мог. Ему нравились полные блондинки, женщина, манившая его, была худая и смуглая. Ему нравились простые люди, претила буржуазность, амбициозность, все эти пошлые «балы для барышень» — и вот он получил все сразу. Но не ретировался, а прилип к ней, как загипнотизированный.
— Когда началась война, я поступила в Красный Крест, и работала в госпитале. Мой отец стал главным переводчиком в Парламенте в ранге министра. Англичане просили меня возглавить отдел в консульстве в Филадельфии. Там я и служу. Но…это так скучно.
— Разумеется, обязанности моей секретарши будут куда разнообразнее… — пообещал он, но Дениз сделала вид, что не расслышала.
4
В отеле же ночной порте сделал вид, что не заметил пришедшую с Сименоном даму, ибо правила проживания были очень строги. В номере Жоржа стояли две кроватями. Осмотревшись, она попросила:
— Обещай мне, что ничего не будет. У тебя найдется лишняя пижама?
— Хмм… — Несколько опешил он, не понимая, означают ли ее слова провокацию, призыв к немедленным действиям или же, и впрямь, эта женщина не так уж доступна. Но пижаму выдал.
Она зашла в ванную и возвратилась в его пижаме, слишком большой для нее.
— Ты мне обещаешь? Мне нечего бояться? — взмолилась она, словно была девственницей.
Он бросился в свою постель и отвернулся к стенке.
«Мы, каждый в своей кровати, несколько минут лежали молча.
— Ты спишь?
— Нет.
— Ты не находишь, что мы идиоты?
— Может быть. Но ты же обещал…
— Ты могла бы освободить меня от моего обещания….
Она не отвечала, но откинула одеяло и не стала возражать, когда я снял с нее мою пижаму. Обнаженной, она выглядела гораздо хуже. У нее была грудь совсем юной девушки, а живот перечеркивал широкий шрам ярко- красного цвета.
Я набросился на нее, и она, едва я в нее вошел, застонала, дрожа всем телом. Стон перешел в крик, который, наверное, был слышен в соседнем номере. Наконец, когда ее сотрясла судорога, глаза у нее закатились, и я был почти испуган тем, что вижу одни ее белки.
Я знал многих женщин, но не встречал ни одной, которая так испытывала оргазм. Через мгновение я подумал, настоящий ли это оргазм и, как показало дальнейшее, не ошибся. Мне пришлось ждать более полугода, пока она стала переживать оргазм по–настоящему.
— В двадцать один год я была девственница. Я сама попросила одного друга, который работал в посольстве Франции, переспать со мной. Я пришла к нему в отель и потребовала, чтобы он научил меня всему тому, что мне хотелось знать. До сих пор я вижу, как он расстилает на простыни махровое полотенце…
— Вот оно что! — Нет, ее признание не охладило мой пыл, и мы снова занялись любовью раз, потом второй, и опять она закатывала глаза, кричала, дрожала, не обнаруживая ни малейшего внутреннего признака оргазма. Ее друг из посольства оказался жалким учителем. Другие ее любовники тоже. Ибо у нее были и другие, числом двадцать семь, ибо она мне их перечислила, как бы из вызова. Нет, не «как бы». Просто из вызова».
Неоднократно в воспоминаниях и интервью Сименон объясняет свою тягу к женщинам творческой потребностью изучить характер, повадки, особенности слабого пола. Однако фантастическое количество сексуальных связей не научило его разбираться в женщинах. Удивительный «тонкач» в социальных, нравственных, психологических аспектах, Сименон выглядит младенцем во всей долгой и печальной истории с Дениз. С первого же раза он решает: — закатывание глаз — возможный блеф, имитация сексуального наслаждения. Но не подумал о том, что ни одна женщина, какой бы страстной она ни хотела казаться, не позволит сознательно уродовать себя в момент близости с мужчиной. Лицо с белками, вместо глаз выглядит пугающе и отталкивающе — этого она не знать не могла. Но, скорее всего, не могла и контролировать себя в момент наивысшего наслаждения. Реакция на оргазм у Дениз менялась в зависимости от количества выпитого и ее психологического состояния, далеко не уравновешенного — именно это покажет весь дальнейший опыт ее совместной жизни с Сименоном. И как бы ошеломляюще не росло количество его сексуальных партнерш, не совершенствовался опыт, Дениз постоянно ставила его в тупик, оставаясь загадкой. Вероятно, таково ослепляющее действие сокрушительной, оглушающей и оглупляющей страсти. А Сименон испытывал к Дениз Уимэ именно это чувство.
