Алексей Череватенко - Небо Одессы, 1941-й
В этом неравном бою и мне пришлось круто, и был момент, когда небо с овчинку показалось... Прошло уже много лет, а эта картина стоит у меня перед глазами. Преследую "мессера", он делает переворот, проваливается далеко вниз, потом резко выводит машину и идет на вертикаль. Я тем временем выбираю момент для атаки, а он увеличивает угол, пошел свечой, берет меня на прицел. Ну, думаю, так долго не протянешь, свалишься, ухлопают тебя, как куропатку. Но, видимо, летчик оказался опытный, ухитрился с большой дистанции дать по мне очередь. Слышу оглушающий треск - и вот уже кабина наполняется удушливыми парами, горючее потекло на ноги: снаряд пробил бензобак.
Открываю "фонарь" и выхожу из боя. К счастью, высота есть, и я планирую в сторону своего аэродрома. Такая досада, оказаться в глупом, беспомощном положении. Бывает, конечно! Теперь уж хотя бы дотянуть любой ценой, добраться, спасти машину...
И тут вижу - за мной увязались двое, как видно, учуяли легкую добычу. Жму на всю железку, но не отстают пираты, кажется, крышка тебе, Алексей...
Моим ангелом-хранителем оказался Алелюхин. Словно орел из поднебесья, налетел он на моих преследователей. Одного сбил с первой очереди, второй поспешил ретироваться. Я смог благополучно дотащиться до своего аэродрома.
Кстати сказать, Алексей Васильевич Алелюхин, ставший впоследствии дважды Героем Советского Союза, генералом, в дни обороны Одессы проявил себя бесстрашным бойцом, не однажды выручал из беды товарищей, вступая в единоборство с превосходящими силами противника.
Так вот, значит, повезло мне, посадил я своего тяжело раненного "ишака", а вот выйти из машины уже не было сил. Ребята вытащили меня из кабины, стянули напитавшуюся бензином одежду. Я с наслаждением вдыхаю свежий воздух, а ребята ощупывают меня всего: не ранен ли.
- Пор-рядочек! - произносит свое любимое словцо улыбающийся Филиппов. Всадник жив, кости целы, а лошадку подлатаем - и хоть завтра в бой.
- Что-то ты уж очень веселый, как я погляжу... - говорю ему, все еще наслаждаясь острым счастьем миновавшей опасности.
- А у нас почти что праздник! - отвечает Алексей Филиппов, живо поблескивая глазами.
Вижу: у ребят настроение приподнятое, ухмыляются довольные. Значит, приятные новости все же есть. Какие?
И вдруг замечаю: вдоль посадки стоят замаскированные ветками "ястребки". Пополнение! Ну, так тут мало улыбаться, надо "ура" кричать!
Быстро привожу себя в порядок и бегом на поляну, где собираются летчики. Долго же мы ждали этой счастливой минуты! Майор Шестаков представляет командира эскадрильи черноморцев, прибывших из Крыма нам на помощь. Капитан Федор Иванович Демченко, его заместитель Василий Николаевич Вальцефер, комиссар Валентин Петрович Маралин.
Жмем друг другу руки. Демченко представляет всех своих подчиненных: Серафим Лузиков, Григорий Бакунин, Иван Беришвили, Владимир Мирончук, Михаил Дмитрусенко, Дмитрий Мягков, Петр Николашин, Хайдула Ченкунов, Виктор Шевченко, Иван Яковенко... На левом фланге - молодые, как на подбор, парни, штурмовики, летавшие на самолетах Ил-2, тогда еще только поступивших на вооружение: Кутейников, Суслин, Аленицкий, Давыдов.
Ребята что надо: ладные, в отлично пригнанной форме летчиков морской авиации. Просто невольно завидно становится и с сожалением думаешь: "Такими бравыми молодцами и мы выглядели недавно. Война стерла с нас парадный лоск. Спим под кустами, на промасленном брезенте, бреемся раз в три дня, да и то кое-как, бывает, что и есть приходится на ходу... Эх, да что говорить, запарились мы тут, может, теперь облегчение почувствуем".
Такие мысли проносятся в моей голове, когда меня окликает Елохин. Рядом с ним смуглый лейтенант, настоящий щеголь, с аккуратно подстриженными усиками, протягивает мне руку:
- Лейтенант Беришвили!
- Очень приятно, - отвечаю я, - а зовут вас как, лейтенант?
- Очень даже по-русски - Иван.
Откуда ни возьмись, в разговор врывается Серогодский:
- Это тебя, друг, Иваном зовут? Из Костромы или из Вологды? - хитро улыбается он.
- Нет, я из Тбилиси.
- Тогда, значит, ты Вано, - назидательно говорит Серогодский, - но мы согласны и Иваном величать.
- Я слышал, что Тбилиси - красивый город, - говорит Елохин.
Серогодский снова взвихрился:
- Может, и красивый, но не лучше моей Костромы... Ах, Кострома! - он мечтательно прикрывает веки. - Какая нетронутая природа вокруг! Сосновые леса, а в них грибы! А животных сколько: медведи, дикие кабаны, лоси!..
- А слоны у вас, случайно, не водятся? - ехидно ввертывает Шилов.
- Бывают, - не растерялся Серогодский, - в цирке! Беришвили во время этой перепалки курил папиросу, посмеиваясь в усики.
- Всем известно, что самый красивый город Одесса! - торжественно провозгласил он, бросая окурок в бочку с песком, - но... дорогие друзья, приезжайте после войны в мой родной Тбилиси, и вы сами признаете, что равных ему нет на свете. Самый лучший в мире проспект - имени Руставели, самый лучший театр - имени Палиашвили...
Знакомство наше впоследствии переросло в крепкую боевую дружбу. Русские, украинцы, белорусы, грузины, армяне, молдаване, башкиры - все мы были братьями единой семьи, сражались за Родину-мать, приближая победу. Только жаль, не все дожили до нее. Василию Серогодскому не пришлось поехать в гости к другу в Тбилиси. Он погиб под Сталинградом, а Иван Беришвили так и не увидал прекрасных костромских лесов, он отдал жизнь в боях за Одессу...
Летчики-черноморцы, быстро освоившись с обстановкой, начали готовиться к боям. В эскадрилье царила строжайшая дисциплина. Не услышишь грубого окрика, пренебрежительно-повелительного тона или ругательства. Одним словом - морская школа. Комиссар эскадрильи черноморцев Валентин Петрович Маралин чем-то напоминал нашего Семена Андреевича Куницу. Такой же подтянутый, аккуратный, внимательный и чуткий к подчиненным.
Черноморцы на второй же день начали облет района боевых действий. Но перед тем Шестаков распорядился, чтобы моряки понаблюдали за взлетом и посадкой тройки наших истребителей, которых поведет на разведку сам командир полка.
Полет начался, как обычно. Тройка дружно поднялась в воздух и, набирая высоту, ушла на запад. Мы вернулись к своим обычным занятиям - кому отдыхать, кому готовиться к вылету.
Прошло некоторое время, и кто-то воскликнул:
- Возвращаются!
Все разом повернули головы на запад и увидели низко идущих над лесом "ястребков": их возвращалось двое...
Молча стояли мы, полные самых тревожных предчувствий, ожидая, пока они приземлятся, когда с вышки донесся голос наблюдателя:
- Третий, третий летит!
Третий не летел, он почти падал, резко идя на снижение. За ним тащился хвост черного дыма. Все, кто наблюдал за этой посадкой, замерли: казалось, что через секунду самолет вспыхнет и раздастся оглушительный взрыв.
