Михаил Колесников - Великая мелодия
— Иди, иди, не мешай спать, я устал от людского мельтешения. Скажи, бывает время, когда вы не воюете?.. Я затыкаю уши и закрываю глаза… — проворчал он. — Нейтронная бомба! Уф…
Я направился к Их-Тамиру. Словоохотливый молодой монгол повел меня в местный музей.
Со старой фотографии на меня дружелюбно смотрел знакомый мне молодой человек интеллигентного вида. У него был крупный лоб с залысинами. Голову он держал чуть набок, казалось, к чему-то прислушивается.
Все словно бы повторялось.
Словоохотливый парень стал рассказывать о Симукове, которого никогда не видел. Так рассказывают о легендарной личности.
Однажды кто-то из советских людей заглянул в Их-Тамир. Распространился слух, будто вернулся Шара Дамдинсурэн. Взглянуть на него приехали из многих сомонов и были разочарованы: тот человек никогда не слышал имени Симукова и ничего о нем не мог сказать.
А я мог бы теперь кое-что рассказать: мы с Марией написали книгу о нем, которая получила особый резонанс почему-то в Венгрии, вышла там под заглавием «Улыбка богини Тары».
Очарованный странник Монголии… вот кем он был, этот Симуков. Семнадцать долгих лет скитался по ее просторам… и трагически погиб. Погиб, не завершив свою «большую судьбу»…
Мы не могли пройти мимо такой яркой фигуры.
В то время она была для нас загадочной, окутанная романтическим ореолом. Помню, однажды, когда Дамдинсурэн стал рассказывать об абдоском монголе Сумбе Хамбе, составившем в давние времена первую географию Азии и писавшем о Черном и Белом морях, о Константинополе и Москве, я не утерпел и стал расспрашивать о Симукове. Он был несколько удивлен, что я ничего о нем не знаю.
— Очень интересный человек. В совершенстве знает монгольский, ходит в халате и монгольской шапке, обладает веселым нравом. Предпочитает путешествовать на конях и на верблюдах, хотя Учком всегда выделяет ему машину.
— А чем он знаменит?
— Цза! Он раскапывал гуннские курганы в Ноинуле. Сенсация века! Он создал «Географию МНР». Самый первый. Не было у нас и нет подобных работ. Его «Атлас Монгольской Народной Республики» известен и далеко за границей. Это пока единственная работа такого рода. Атлас раздавали делегатам Великого хурала. Он изъездил страну вдоль и поперек, знает ее лучше нас, монгольских интеллигентов. Он, если хотите, своими работами подвел прочный фундамент под все наши экономические планы. Он превосходный экономист. Награжден орденом «Полярная звезда».
Он увлекался все больше и больше, рассказывая о неведомом мне Симукове.
— Наше правительство поручило ему выбрать место для будущего южногобийского аймачного центра. Он выбрал такое место Теперь тут возник город Симукова — Даландзадагат! В самом сердце пустыни. А вы говорите, чем он знаменит. Это ученый нового типа. Хочет поставить науку на службу государству, а не просто изучает географию. Он готовил издание «Экономического атласа МНР». Однажды Учком поручил ему достать из монастыря для музея знамя Чингисхана «Цаган сульдэ». И Симукову удалось уговорить монахов: знамя добыл!
Жена Андрея Симукова Миля, живущая с дочерью в Москве, показала нам его письмо — своеобразный отчет: публикации свыше ста печатных листов географических и экономических работ! В письме Симуков не упомянул свои выступления в литературно-художественном журнале «Путь национальной культуры», где он начал «пропаганду действием» нового для Монголии жанра научно-туристической приключенческой литературы, написав очерки «В стране диких верблюдов», «По Хэнтэйской тайге».
Ну а что касается «Экономического атласа МНР», то по личному указанию Чойбалсана такой атлас был составлен по материалам Симукова. Проверить данные и чертить карты атласа поручили Марии, Чойбалсан сам, в присутствии руководителей Комитета наук и Марии, просматривал каждую карту. Симуков хотел включить Гоби и другие неосвоенные районы в хозяйственный оборот. Он приступил к осуществлению своей мечты…
Тогда, разъезжая по Монголии, мы шли по его следам. И вот я снова на его тропе, у камня Тайхир…
Юрта Ангиры, которому теперь было за семьдесят, стояла все на том же левом галечном берегу. Ангира славился на весь аймак как резчик по дереву. Старуха отлучилась к овцам, а мы сидели и ели простоквашу. Я подарил ему матрешек — обычный сувенир, он мне — вырезанного из корня верблюда.
— Люблю верблюдов, — сказал он, юмористически прищурив глаза, — хотел бы в новом перерождении быть верблюдом.
— А я — турбогенератором.
Он оценил шутку, улыбнулся.
— Я тебя помню, — сказал Ангира. — С тех пор. Ты был со своей молодой женой. Вот стоит кувшин, который вы подарили нам. Русские бывают здесь редко. Ты расспрашивал о Симукове. Слышал, будто он умер, — произнес он негромко. — Но зачем говорить о смерти? Все равно не поверят. Пусть живет здесь всегда. Ему хорошо с нами. Он — почетный член нашего объединения. Ты спрашивал тогда, каким он был? Тогда я не знал, как ответить. Он был добр по своей воле, вот что я могу сказать о нем сейчас.
И хотя Ангира не прибавил больше ничего, я все понял. Он не был патриархальным старичком, простецом. Это был степной мудрец на покое. Когда он вспоминал, как богатеи и ламы запугивали аратов, желающих вступить в коммуну, в его глазах внезапно вспыхивал бешеный огонь, а лицо молодело. Ненависть к ним до сих пор жила в его душе — ведь они мешали ему, лично ему, устанавливать новые порядки в степи.
— Пусть тебя давят годы, но не дай им раздавить тебя, — сказал он на прощание.
И взгляд у него был острый, проницательный.
Здесь все было завершено, закруглено. Остался храм Творчества где-то в Убурханскайском аймаке.
— Если напрямую, то близко, — сказал Ангира. — Вначале нужно спуститься в Арбай-хэрэ. Там скажут, где искать храм. Я объясню все твоему шоферу.
Я бросил последний взгляд на камень Тайхир. Прощай, старичок, не ворчи — ты уже сделался туристской достопримечательностью, и придется терпеть. И Троя, и Альгамбра, и Боробудур терпят…
С калмыцким поэтом Сусеевым мы уселись в машину. Рядом с водителем сел корреспондент газеты «Унэн».
Поднялись на перевал Цаган-Даба. За первым перевалом были другие.
Мы вклинились в юго-восточные гряды Хангая. Дальше, на юге, за Баян-Хонгором, простирался Гобийский Алтай.
Машина пробиралась по долинам среди гольцов, громадных каменных россыпей, гранитных глыб. На северных склонах гор виднелись островки хвойного леса.
Сусеев тянул свое бесконечное:
То поет певица Ханда,
Ай нан-аа, Тамира дочь…
Скалистые вершины, причудливо выветренные и каменистые осыпи, горные степи и пологие склоны, волнистые равнины, плоские широкие гребни, блюдцеобразные озера. Мне мерещились красные стены храма Творчества, его прогнутые крыши из зеленой черепицы, над которыми проносятся красные ветры вечности.
