Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
<…>
Мы воспроизводим только ту часть дискуссии, в которой участвовал Аркадий Натанович. Оба его ответа и вопросы А. Лубенского приводятся полностью по имеющимся в архиве группы «Людены» допубликационным вариантам. Второе письмо А. Стругацкого относится лишь к заключительной части ответа Г. Альтова, где тот, не вполне удовлетворенный вопросами анкеты, попытался сформулировать собственные вопросы. Этот фрагмент ответа Альтова печатается по тексту хабаровской публикации.
В. КазаковВопросы задает председатель «Круглого Стола» НФ-85 АНДРЕЙ ЛУБЕНСКИЙ.
1. Редко кем оспаривается сегодня тот факт, что фантастика является полноправным видом большой литературы. Литература же имеет объектом своего изучения человека и человечество. Так вот: что в человеке прежде всего интересует писателя-фантаста?
2. Английская поговорка гласит: «Будущее отбрасывает свою тень». Вероятно, лучше всех эту тень чувствуют писатели-фантасты, именно они чаще других пытаются моделировать будущее. Но еще Эдгар По заметил, что нельзя придумать то, чего нет. Какие же процессы в современной действительности заставляют фантастов фантазировать, служат основой для фантастических предвидений?
3. Популярность научно-фантастической литературы во всем мире растет. На Западе реакционные силы используют фантастику как инструмент идеологической обработки масс, особенно это заметно на фоне лихорадочных приготовлений к осуществлению программы милитаризации космоса. Но ведь и прогрессивная фантастика является мощным орудием идеологического воздействия. В полной ли мере используются ее возможности?
АРКАДИЙ СТРУГАЦКИЙ.
1. «Что в человеке прежде всего интересует писателя-фантаста?» Можно было бы возразить: если фантастика является полноправным видом большой литературы, то к чему такая дискриминация, зачем в таком вопросе отделять писателя-фантаста от писателя-реалиста? Но внимательный наблюдатель не преминет отметить одну тонкость: у реалистов в большей или меньшей степени превалирует тяга к интимному, внутреннему, у фантастов же — к социальному. Но это, так сказать, в массе: и там, и там возможны и наличествуют всевозможные исключения. И все же вопрос поставлен слишком общо. Напрашивается контрвопрос: какого именно писателя-фантаста вы имеете в виду? Ибо, скажем, славного Шефнера в человеке интересовало и интересует одно, В. Савченко — другое, С. Гансовского — третье, В. Бабенко — четвертое и т. д. Как говорится, по всему объему того, что понимается под словом «человек».
2. «Какие процессы… заставляют фантастов фантазировать, служат основой для фантастических предвидений?» Опять двадцать пять за рыбу деньги! Уже, кажется, два десятка лет прошло, как все согласились, что прогнозирование в литературную фантастику не лезет никаким боком, и вот снова-здорово… Побойтесь бога, братцы! Ведь этак мы никогда с мертвой точки не сдвинемся! А завтра Вы опять объявите фантастику литературой крылатой мечты или литературой научно-технической пропаганды? Стыдно, нехорошо. А еще «Параллакс»! А еще «Гелиос»!
А какие процессы заставляют фантастов фантазировать… Процессы заставляют фантазировать неумелых чиновников, сидящих не на своем месте. А доброго фантаста они заставляют анализировать, если уж на то пошло, да и то в той мере, в которой эти самые процессы могут воздействовать на человека либо подвергаться человеческому воздействию.
3. «В полной ли мере…» и т. п. Мне нравится это ваше «но ведь и». Но это в сторону. Возможности прогрессивной (советской) фантастики в идеологической борьбе используются пока очень скверно. И не по вине советских писателей-фантастов.
30 сент. 85 года.
ГЕНРИХ АЛЬТОВ
Вот пример более интересного, на мой взгляд, вопроса. По закону, который бы я скромно назвал законом Г. Альтова, герой не может быть умнее автора (точнее, яркость придуманной личности не может превышать яркости личности выдумавшей). С другой стороны (по моему наблюдению), современные писатели-фантасты нисколько не ярче широкой массы читателей. Спрашивается: как же может существовать НФЛ? Чему она может научить? Что может раскрыть читателю? Не является ли НФЛ — в данных обстоятельствах — просто средством для приятного времяпрепровождения? Вот над чем стоило бы подумать. Привел этот вопрос только для примера, но за ним — серьезная проблема. Писатель должен быть учителем. Между Писателем-учителем и Читателем должна быть разность потенциалов. А что мы видим?
АРКАДИЙ СТРУГАЦКИЙ
Вы просите меня ответить на вопрос Г. Альтова. Видимо, речь идет все-таки не о вопросе Г. Альтова: все пять фраз в его последнем абзаце, отмеченные вопросительными знаками, есть фигуры риторические. Речь идет скорее о МНЕНИИ Г. Альтова. Ладно, попробую высказать свое мнение о мнении Г. Альтова. Сразу оговариваюсь: это МОЕ мнение.
И допускаю: это МОЕ мнение никто, кроме меня, не разделяет.
1. «По закону, — пишет Г. Альтов, — который бы я скромно назвал законом Альтова, герой не может быть умнее автора (точнее, яркость придуманной личности не может быть выше яркости личности придумавшей)». Это высказывание представляется сомнительным. То есть, на первый взгляд, «закон Альтова» несомненно звучит. Но при ближайшем рассмотрении возникают кое-какие возражения. Что это вообще значит — ум персонажа в сравнении с умом автора? Кто умнее — С. Лем или его профессор Хоггарт, каким его Лем изобразил? Еще сложнее с яркостью. Кто для нас ярче — Гашек или Швейк? А. Толстой или инженер Лось? Шолохов или Григорий Мелехов? Скажу про себя. О личностях Гашека, Толстого, Шолохова я знаю столь мало и недостоверно, что они представляются мне фигурами туманными и расплывчатыми, ассоциирующимися лишь с понятием «классика». А вот Швейка, Лося, Мелехова я знаю с юности, вновь и вновь сопереживаю им при каждом перечтении, они живут во мне и со мною как близкие люди, знакомые до последних черточек.
2. «…по моему наблюдению, — утверждает Г. Альтов, — современные писатели-фантасты нисколько не ярче широкой массы читателей». Я в свое время имел удовольствие лично знать писателя-фантаста Г. Альтова. И я ручаюсь, что личность эта настолько самобытная и уникальная, что яркостью своей отчетливо выделяется в сколь угодно широкой (и даже в специально подобранной узкой) массе читателей. («Ну и что?» — спрашиваю я словами Альтова же.)
3. «Как же может существовать НФЛ?» — вопрошает (риторически) Г. Альтов. Да так и существует. Перефразируем Салтыкова-Щедрина. Да, знаем, и издатели ее курочат, и инстанции рубят в капусту, и бесшабашные критики грязью обливают, но за всем за тем не можем не присовокупить: живет помаленьку! «Чему она (НФЛ) может научить? — продолжает риторический допрос Г. Альтов. — Что может раскрыть читателю?». Конечно, печь хлеб и варить сталь она не научит и тайны пульсаров не раскроет. (Как и «Дама с собачкой», и «Братья Карамазовы», и тот же «Тихий Дон».) В ее ведении специфическое отображение действительности в специфических художественных образах, и Г. Альтову это отлично известно. Ах, речь идет не о «Даме с собачкой» и даже не о «Человеке-невидимке», а о «Долгих сумерках Марса»? Но ведь Г. Альтов пока еще не смог доказать, что НФЛ состоит из сплошных «Долгих сумерек», как не смог бы доказать, что вся реалистическая литература состоит сплошь из «Братьев Карамазовых».
