Владлен Владимиров - Единожды приняв присягу...
Побывав в Ворошиловграде и на запасных пунктах связи, в селах Поповка и Успенка, куда, в случае угрозы провала, Должен был переехать Кузьмин, связник его не обнаружил. Задача усложнилась. В начале декабря 1942 года, действуя по запасному варианту, Михайлов разыскал в Ворошиловграде и установил связь с разведчиком Демидовым. Пробыв у него три дня, использовав последнюю попытку найти с его помощью Кузьмина, ушел в сторону линии фронта.
Уже после освобождения области, анализируя причины бездействия группы «Буря» и провалы советских разведчиков, оставленных на оккупированной территории, чекисты установили, что многие из них были преданы Шпаком, выпускником Ворошиловградской спецшколы, переметнувшимся на сторону врага. За Любой Шевцовой, как и за другими нашими разведчиками, охотилась агентура передового поста вражеской контрразведки «Мельдекопф-Тан», входившего в состав штаба «Валли-3» из ведомства адмирала Канариса. Разоблаченный чекистами агент этого гитлеровского контрразведывательного органа Шаповалов в ходе следствия в апреле — мае 1943 года показал: «В списке разыскиваемых советских разведчиков было примерно человек семь, в том числе Светличный, Цыганков, Филатов, Панченко Валя, Шевцова Люба и другие, которых сейчас не помню. Задание от Тана (руководитель „Мельдекопф-Тана“) по розыску радистов Шевцовой и Панченко в октябре 1942 года получил агент Шпак, знавший их в лицо. К их розыску был привлечен и я. Вместе с ним мы ходили по базару и улицам в надежде встретить их. Примерно через десять дней (в начале ноября 1942 года) Тая и его заместитель Куно вызвали нас на одну из конспиративных квартир по ул. Карла Маркса в Ворошиловграде. Мы их проинформировали о том, что нам пока не удалось установить разыскиваемых и мы продолжаем поиск. Дополнительных заданий мы не получали».
Арестовали же Любу на квартире ее матери в Краснодоне 1 января 1943 года как члена штаба «Молодой гвардии». Ефросинья Мироновна Шевцова вспоминала: «1 января к нам на квартиру пришел полицейский вместе с чернявым, круглолицым, полным, среднего роста мужчиной 35 лет. Был он в штатском костюме черного цвета, пальто с черным барашковым воротником и такой же шапке. На нем были черные валенки. Любы дома не было. Тогда забрали меня и повели по улице, где встретили Любу. Меня отпустили, а ее увели. Через 2 часа ее привел домой полицейский Лукьянов. Она переоделась, взяла документы, продукты, сумку и сказала, что ее отправляют в Ворошиловград. Когда Люба переодевалась в ванной, полицейский сидел в комнате, я вышла к ней, и она мне сказала, чтобы все бумаги, которые лежат в ее чемодане, я сожгла, что я и сделала после их ухода. На следующий день после ареста дочери полиция на квартире сделала обыск, но ничего не обнаружила. На третий день я узнала, что Любу содержат в полиции Краснодона».
Дальнейшая судьба Героя Советского Союза Любови Григорьевны Шевцовой известна из романа А. Фадеева «Молодая гвардия» и многих публикации в прессе.
«Буря» на связь не вышла. Причин тому несколько. Однако, оценивая действия Любови Шевцовой, нельзя не восхищаться стойкостью и мужеством юной патриотки, до конца выполнившей свой долг перед партией и народом.
ДМИТРИЙ ЕРОВАР
ЮЖНЕЕ КРАКОВА
Главы из одноименной повести
В шахтерском городе Стаханове живет старик. Здесь его знают как рядового ветерана партии, войны и труда, скромного человека.
А в Польше он — национальный герой. Там о советском разведчике написаны книги, сложены стихи, его имя называют в ряду виднейших деятелей польского движения Сопротивления периода второй мировой войны.
В Наркомате государственной безопасности УССР Николая Алексеевича Казина считали погибшим. Поэтому, когда он весной 1944 года «воскрес», все были приятно удивлены.
Верилось и не верилось, что это тот самый Казин, который до войны работал в наркомате на ответственной должности, был награжден орденом «Знак Почета». За два с половиной года внешне он почти не изменился, разве что каштановые волосы припорошило инеем первой седины да глубже прорезались морщинки на лбу, а взгляд голубых глаз из-под густых бровей стал еще внимательнее.
Товарищи обнимали его — высокого, крепко сбитого, жали руку, поздравляли с «воскрешением», расспрашивали о военных дорогах. Не любивший быть в центре внимания, Казин стоял перед ними немного растерянный и смущенный.
О себе рассказывал, как всегда, скупо, лаконично. Мол, за это время ничего интересного, из ряда вон выходящего с ним не случилось. Войну начал на западной границе в составе 31-го стрелкового корпуса. С боями отступал к Киеву, участвовал в обороне города.
В сентябре сорок первого под Пирятином его назначили командиром отдельного ударного отряда, сформированного из пограничников. Отряд должен был прикрывать штаб и военный совет Юго-Западного фронта от ударов моторизованных частей 2-й танковой группы генерала Гудериана.
После нескольких жестоких схваток с гитлеровцами от отряда осталась пятая часть — около 40 человек. На берегу реки Удай Казина тяжело ранило. Потерял сознание и очнулся лишь на следующий день. Вокруг только погибшие пограничники. Решил: не сдаваться, лучше смерть! Потянулся к кобуре… пустая. Пистолет, часы и кожанку забрали фашисты. Около полудня в степи появились подводы местных крестьян.
— Вы командир-пограничник? — спросил один нз прибывших — Вас надо скорей переодеть. Командиров, комиссаров, моряков и пограничников фашисты расстреливают. — И кликнул напарника: — Микола! Давай сюда. Надо помочь командиру…
Вместе с другими ранеными Казина доставили в село Ковали, под Чернухами, где находился так называемый сортировочный пункт военнопленных.
Навсегда запомнилась здешняя трагедия: оккупапты расстреляли несколько тысяч беспомощных, безоружных бойцов и командиров.
Когда Казина притащили на допрос и долговязый вражеский офицер, ощупывая его оловянными глазами, спросил звание и фамилию, Николай Алексеевич уверенно ответил: «Боец саперного батальона Виктор Клименко».
Поверили ему фашисты или нет, но вместе с другими ранеными бросили в свнаарник на холодный цементный пол без пищи и воды. После такого «лечения» многих вынесли оттуда мертвыми.
Казин был среди выдержавших эти муки. Некоторое время спустя пленных перевели в так называемый Лохвицкий «госпиталь», размещавшийся в бывшей сродней школе. Здесь, как и в Ковалях, не было никакой медицинской помощи. У Казина гноились раны на ногах. Врач из военнопленных сказал ему, что может развиться гангрена, и тогда единственное спасение — ампутация.
