Карл Маннергейм - Карл Густав Маннергейм. Мемуары
— Где вы видите немцев? — закричал Деникин. — Здесь нет никаких немцев!
Я сухо заметил, что мне легче их видеть, так как я стою прямо перед ними. Этот пример ярко отражает присущее русским командирам желание преуменьшать те обстоятельства, которые по той или иной причине не вписываются в их планы.
Когда мою дивизию с приходом ночи отвели в резерв армейского корпуса, холмы снова оказались в руках немцев. Значение этого факта генерал Деникин осознал уже на следующий день.
Утром генерал Деникин должен был начать наступление. Приказ, отданный мне командиром армейского корпуса, гласил, что дивизия должна в конном строю развивать наступление, начатое генералом. Я лично связался по телефону с генералом Кашталинским и предположил, что подтянувшиеся немецкие части выиграют бой у Деникина. Я осмелился также предложить, чтобы мою дивизию перебросили к болоту между Киселином и Воронцами, откуда резервные части смогли бы атаковать в любом направлении.
— Вы получили мой приказ, генерал?
— Конечно, получил.
— Так выполняйте его! — сказал Кашталинский и отключился.
Во главе основных сил я направился в сторону горящего Киселина — его обстреливала тяжёлая артиллерия немцев. Грохот стоял страшный, «чемоданы» взрывались с ужасающим звуком. Со стороны Воронцов также доносилась громкая артиллерийская перестрелка. Я ещё не успел доехать до Киселина, как ко мне прибыл вестовой от командующего корпусом. В связи с изменением обстановки моей дивизии предписывалось немедленно прибыть в район западнее Воронцов, где противник сильно теснил левый фланг 39-го армейского корпуса. Я не мог не ухмыльнуться, вспоминая реплику генерала Кашталинского: «Так выполняйте его!» Теперь ведь нам нужно было обогнуть болото, и переход занял весь день.
Чтобы обеспечить безопасность нашего продвижения и получить возможность связаться с соседними соединениями, я отправил четыре эскадрона на разведку. К вечеру я прибыл на новое место дислокации. Моим глазам открылась равнина, однообразие которой кое-где нарушалось небольшими красивыми сосновыми рощицами. Местность перед нами была свободна от неприятеля, но на правом фланге раздавалась громкая артиллерийская стрельба. Я поднялся в наблюдательный пункт на ветряной мельнице. Там была телефонная связь с другой мельницей, где располагался командир артиллерии. От него я услышал:
— Наши отступают... немцы их преследуют... они идут цепями буквально по пятам... наши солдаты в ужасе... они бросают оружие, сапоги... бегут изо всех сил... много сотен попало в плен... на правом фланге немцы обходят одну из лесопосадок... на лесной опушке видны лошади... похоже, там готовится контратака... наши наступают на фланге... заходят в тыл немцев... полный успех... противник остановлен... он поворачивается... он бежит... пленные освобождены...
Через несколько секунд я сам увидел, как немцы отступают. Таков был результат хорошо подготовленной контратаки, которую провела одна из моих казачьих сотен под командованием войскового старшины Смирнова. К сожалению, этот успех нельзя было развить: уже настолько стемнело, что, когда мой первый полк добрался до места схватки, он не смог войти в соприкосновение с противником.
Тем же вечером мне позвонил по телефону командующий 39-м корпусом генерал Стельницкий и поблагодарил нас за действия, которые «спасли армейский корпус от полной катастрофы». Таким образом, генерал признал, что ситуация была угрожающей. Победу принёс героизм моих казаков, однако командир пехотной части решил всю славу присвоить себе и отказался подтвердить, что решающую роль сыграли действия войскового старшины Смирнова.
Последовали две недели позиционной войны. В начале июля были произведены некоторые перегруппировки, затем развернулось наступление под Луцком, а в конце месяца весь фронт под командованием генерала Брусилова перешёл в наступление. В Галиции были достигнуты большие успехи, однако в районе Ковеля и Владимира-Волынского, где противник успел возвести сильные укрепления, начались контрнаступления. Бои продолжались до 12 августа.
В эти недели мою дивизию, по-прежнему подчинённую 8-й армии, перебрасывали в критических ситуациях с одного плацдарма на другой, используя на тех направлениях, где появлялись шансы на прорыв линии фронта. В перерывах между этими бросками мы получили возможность испытать и оборонительную войну и часто оказывались в окопах. Но как бы там ни было, эти тяготы не могли даже сравниться с тем, что пришлось пережить дивизии в самом начале операции под Луцком.
Общее наступление не принесло ожидаемого успеха. Несмотря на удачные операции русских войск под Луцком и на других плацдармах, где была прорвана линия фронта, австрийская армия не потерпела решающего поражения. Долгая артиллерийская подготовка лишила наступление эффекта неожиданности, а резервы генерала Брусилова состояли всего лишь из трёх пехотных дивизий, этого было недостаточно для развития успеха. Подкрепления, снимавшиеся с других участков фронта, подходили медленно. Кавалерийские дивизии выступали нескоординировано, а их взаимодействие с пехотными частями оставляло желать лучшего. Во всяком случае, руководство 8-й армии не всегда согласовывало свои операции с командованием армейского корпуса.
И всё же наступление следовало считать достаточно успешным. Например, в наши руки попало около четырёхсот пленных и большое количество снаряжения. В среднем противника отбросили на пятьдесят километров, а 9-я армия, продвинувшись на сто километров, дошла до Станислава и взяла под контроль карпатские перевалы. Была захвачена вся Буковина. Если вспомнить, в каком состоянии армия была предыдущей осенью, следует признать, что целенаправленная работа в течение зимы принесла ощутимые результаты. Особо надо подчеркнуть их влияние на военные действия на других европейских фронтах. Австрийцы прекратили своё продвижение на итальянском фронте, а натиск на участок французского фронта во Франции близ Вердена ослаб. Из Франции на восточный фронт были переброшены двадцать четыре немецкие дивизии, и это позволило французским и британским войскам 1 июля начать наступление на Сомме.
Другим последствием удачного наступления Брусилова следует считать тот факт, что Румыния в конце августа 1916 года решила выступить на стороне Антанты. Впрочем, с военной точки зрения для России это составило определённую проблему. Румыния не заботилась о мощи своих вооружённых сил. Они состояли из десяти действительных и десяти резервных армий. Командирских кадров не хватало, их подготовка оставляла желать лучшего, а сами воинские части были плохо обучены и слабо обеспечивались вооружением. И вот этот новый союзник должен был укрепить левый фланг российской армии!
