Иван Феоктистов - Анекдоты и предания о Петре Великом
Петръ разсмѣялся и сказалъ:
— Слушай, Александръ: перестань бездѣльничать, или хуже будешь пирожника!
Потомъ простилъ его. Когда Екатерина Алексѣевна выходила отъ государя, то Меншиковъ пошелъ за нею и кричалъ:
— Пироги подовые!
А государь вслѣдъ ему смѣялся и говорилъ:
— Помни, Александръ!
— Помню, ваше величество, — отвѣчалъ Меншиковъ, — и не забуду. Пироги подовые!
Въ другой разъ на просьбу жены о помилованіи Меншикова Петръ сказалъ:
— Ей, Меншиковъ въ беззаконіи зачатъ, во грѣхахъ рожденъ и въ плутовствѣ скончаетъ животъ свой. И если, Катенька, онъ не исправится, то быть ему безъ головы. Я только для тебя его на этотъ разъ прощаю.
XLV.
Самъ Петръ беретъ взятки.
Въ одну изъ поѣздокъ Петра въ Москву дошли до него жалобы на нѣкоторыхъ судей во взяткахъ, крайне его раздражившія. Сопровождавшій Петра въ этой поѣздкѣ генералъ Ив. Ив. Бутурлинъ, видя его гнѣвъ, сказалъ ему:
— Пока самъ ты не перестанешь брать взятокъ, то не истребишь оныхъ и въ подданныхъ твоихъ; твой примѣръ сильнѣе всякаго указа дѣйствуетъ надъ сердцами ихъ.
Государь, еще болѣе раздраженный такими дерзкими словами, сказалъ:
— Какъ смѣешь ты сплесть на меня такую ложь?
— Не ложь, — возразилъ Бутурлинъ, — а правду. Въ проѣздъ нашъ черезъ Тверь имѣлъ я квартиру у тамошняго купца, бывшаго тогда въ отлучкѣ, а оставалась въ домѣ жена его съ дѣтьми. Въ тотъ день были ея именины и собрались на обѣдъ гости, на который былъ приглашенъ и я. Лишь только сѣли мы за столъ, пришелъ къ хозяйкѣ изъ магистрата[47] городской староста съ требованіемъ тотъ же часъ ста рублей, говоря, что магистратъ опредѣлилъ поднести поутру государю въ подарокъ довольно знатную по состоянію ихъ сумму денегъ и что на долю ихъ дома пало сто рублей. Встревоженная симъ именинница проситъ обождать ея мужа, который-де завтра возвратится; но староста отвѣчаетъ, что время не терпитъ. Она клянется, что у ней нѣтъ денегъ, но онъ говоритъ ей, что безъ денегъ не велѣно ему выходить ни изъ котораго дома, и что буде тотъ же часъ она не сыщетъ денегъ, то онъ долженъ будетъ взять ее подъ караулъ. Веселье превращается въ печаль, и хозяйка со слезами снимаетъ съ себя жемчужный уборъ и отдаетъ его старостѣ; но онъ не беретъ его, а требуетъ денегъ. Въ крайности сей именинница взвыла, а гости, изъ-за стола одинъ по другому съ сѣтованіемъ вставая, разошлись, дабы на тотъ же подарокъ припасти доставшіяся и на ихъ долю деньги. Я уговаривалъ старосту, чтобы онъ подождалъ до утра пріѣзда ея мужа: «вѣдь-де не такая бѣда, чтобы не можно обождать». Но староста и мнѣ сказалъ: «бояринъ! я человѣкъ подневольный, и мнѣ отсрочивать не велѣно ни до вечера». Смотря на хозяйку мою, жалость меня столько тронула, что я принужденъ былъ дать ей свои деньги, и она такъ обрадовалась, что, бросившись ко мнѣ въ ноги, произносила Богъ-знаетъ какую благодарность. Вотъ каковы добровольные-то, какъ говорятъ, тебѣ подарки! — заключилъ Бутурлинъ, — и ты, чаю, получая оные, не представляешь таковыхъ печальныхъ слѣдствій. Такъ разсуди же, можно ли требовать отъ подданныхъ, чтобъ они взятокъ не брали, когда видятъ, что и самъ ты берешь ихъ?
Великій государь, выслушавъ столь непріятную для него истину, обнялъ Бутурлина, благодарилъ, что онъ вразумилъ его, велѣлъ возвратить городамъ уже поднесенные ему въ ту поѣздку подарки и положилъ за правило впредь никогда не принимать таковыхъ.
XLVI.
Садись, братъ!
Однажды Петръ, осматривая Петербургъ, ѣхалъ въ своей одноколкѣ, сопровождаемый по обыкновенію денщикомъ, Рядомъ съ царемъ сидѣлъ петербургскій полицеймейстеръ — генералъ-адъютантъ Дивьеръ. Подъѣхавъ къ одному изъ мостовъ, черезъ который надо было переѣзжать, Петръ увидѣлъ, что доски на мосту въ нѣкоторыхъ мѣстахъ разошлись и переѣздъ могъ грозить опасностью. Петръ слѣзъ съ одноколки и велѣлъ своему денщику сдвинуть доски и сколько-нибудь скрѣпить ихъ, чтобы можно было переѣхать. Пока же это приказаніе приводилось въ исполненіе, Петръ обратился къ Дивьеру и сталъ бранить его за нерадѣніе о порядкѣ; въ заключеніе далъ ему нѣсколько ударовъ своею дубинкою и сказалъ:
— Это прибавитъ тебѣ лучшую память къ попеченію и содержанію улицъ и мостовъ въ надлежащемъ порядкѣ, и будешь чаще самъ осматривать.
Между тѣмъ мостъ былъ исправленъ, и Петръ, успокоясь, сѣлъ въ одноколку и, какъ бы ничего не было, милостиво сказалъ Дивьеру: — Садись, братъ!
XLVII.
Петръ объясняетъ причину своей жестокости.
Одинъ изъ русскихъ пословъ, возвратившись въ Россію незадолго до окончанія войны со шведами, въ тотъ же день явился по приказанію государя къ нему во дворецъ передъ самымъ обѣдомъ. Петръ, поговоривъ съ нимъ немного, пригласилъ его къ обѣду. За столомъ онъ съ большою подробностью разспрашивалъ посла о государствѣ, изъ котораго тотъ возвратился, и наконецъ спросилъ, что о немъ, Петрѣ, думаютъ за границей?
— Все хорошее и много похвальнаго, — отвѣчалъ посолъ, — а особливо удивляются разуму вашего величества и премудрости въ трудныхъ и благополучно совершенныхъ предпріятіяхъ, и повсюду имѣютъ къ вашей особѣ величайшее почтеніе.
— Такъ, такъ! —сказалъ Петръ, — это все можетъ-быть и правда, и лесть говоритъ сіе о всѣхъ монархахъ, когда она знаетъ, что оное до ихъ ушей можетъ дойти. Все то, что говорятъ обо мнѣ съ хорошей стороны, знать я не хочу; но желаю слышать, что говорятъ тамъ обо мнѣ также и съ худой стороны. Прошу тебя разсказать мнѣ о семъ, не тая ничего; ибо я хорошо знаю, что въ чужихъ земляхъ разсуждаютъ обо мнѣ со всѣхъ сторонъ и вездѣ такъ вольно, что ты несомнѣнно наслышался и худого. Сіе самое хочу я отъ тебя узнать и видѣть, согласно ли сіе съ тѣмъ, что я часто уже слышалъ, и скажешь ли ты мнѣ правду.
Посланникъ, поклонясь низко, отвѣчалъ:
— Когда ваше величество такъ мнѣ повелѣваете, то донесу вамъ все, что я о васъ слышалъ. Говорятъ, будто ваше величество кажетесь имъ строгимъ государемъ, который поступаетъ съ своими подданными жестоко, всегда наказываетъ и никогда не прощаетъ…
На этихъ словахъ Петръ прервалъ его рѣчь и сказалъ, улыбаясь:
— Нѣть, нѣтъ, другъ мой! ты не хочешь сказать всей правды, что ты подлинно слышалъ, и напрасно употребляешь слово «будто»! Меня называютъ дѣйствительно жестокимъ тираномъ и мучителемъ, однако, по счастію, тѣ только иностранцы, которые ничего не знають объ обстоятельствахъ, въ какихъ я сначала многіе годы въ моемъ государствѣ находился, и сколь многіе изъ моихъ подданныхъ препятствовали мнѣ ужаснѣйшимъ образомъ въ наилучшихъ моихъ намѣреніяхъ и принудили меня поступать съ ними со всею строгостью, но не жестоко, а еще менѣе мучительски, чѣмъ бы они заслуживали. Къ счастью, я никогда не имѣлъ недостатка въ разумныхъ, объ отечествѣ своемъ пекущихся и храбрыхъ сынахъ отечества, которымъ стали извѣстны полезныя мои для отечества намѣренія и которые честно и постоянно помогали мнѣ производить оныя въ дѣйство, за что и получили отъ меня признательность и награды.
