Альфред Хейдок - Страницы моей жизни (сборник)
Почва под городом золотоносная и полна микроэлементов настолько, что население собирает в своих огородах барит и сдаёт его государству. Это место при Петре Великом открыли недоброй памяти купцы Демидовы, ставшие первыми заводчиками на Урале. Каменные дома, за исключением построенных при советской власти, – все демидовские. Они же построили плотину на речке, образовав таким образом водохранилище. Здесь у Демидовых были шахты, где добывали золото. Говорят, что доныне сохранился подземный ход из конторы Демидовых прямо в шахту…
Но тут подошёл автобус и повествование моей собеседнице пришлось оборвать. А жаль – наблюдательный местный житель может рассказать так много интересного. Но теперь я понял, что одною из причин отсутствия преступности в Змеиногорске и, по всей вероятности, самой главной – был дух «древнего благочестия» кержацких староверов, сохранившийся, хотя и не в полной целостности, до наших дней, дух суровой нравственности мужественных людей, не кинувших насиженные места своих отцов, чтобы сохранить свою веру.
«Что имеем – не храним, потеряем – плачем…» – поётся в старинной песенке. В Змеиногорске мне попадались люди, которые ни во что не ставили достоинства своего города, узнав о моём желании сюда переселиться. Они недоумевали и даже с некоторой ноткой подозрительности спрашивали:
– С чего это вам вздумалось бросать свою благоустроенную квартиру в крупном городе и переселяться сюда? Не понимаю!
А одна женщина так прямо и заявила: «Ну что здесь хорошего? Одна картошка!»
Что картошка тут замечательная – это была сущая правда. Она вкусная, мучнистая и крупная. Хозяйка, которая нас угощала этой картошкой, рассказала, что откопала в своём огороде очень большую картофелину, – побежала в магазин и взвесила её. Оказалось, что весит она полтора килограмма. Именно из-за обилия здесь картошки создалось такое парадоксальное положение, что ни в магазинах, ни на базаре её не купишь – никому не нужна. Моя спутница обратилась к дежурной администраторше гостиницы с просьбой:
– Не могли бы вы продать нам два килограмма картофеля? В магазинах нет.
– Зачем покупать? Я и так без денег насыплю вам ведро и завтра принесу.
В десяти километрах на восток от Змеиногорска расположен посёлок Черепановское. Там начинаются поросшие лесом горы и тайга. Живописное место. Забредают лоси и медведи. Разговорились там со старой женщиной. Жаловалась она, что ноженьки её плохо слушаются, застудила, перетрудила их в молодости, когда в Великую Отечественную войну приходилось ей на лесоповале работать. «Зима. Подойдёшь к пихте, а она в два обхвата, – рассказывала она. – Сперва кругом неё снег в два метра расчистишь, потом пилить начнёшь…»
Я и моя спутница попросили у неё молока испить. Привела она нас в светлую чистую комнату, поставила на стол посудину с молоком, чашку мёда, краюху белого хлеба. Кушаем, пьём. Улучив момент, когда хозяйка отлучилась, шепчу спутнице:
– За такое угощение – платить надо.
А хозяйка-то услышала мой шёпот, показалась в дверях и заявила:
– Что? Платить вздумали? Не было такого в моей жизни и никогда не будет, чтобы я за еду деньги брала!
Признаюсь, это гордое заявление старой женщины, через все невзгоды сохранившей доброжелательность и радушие – прекрасные черты своего великого народа – много прибавили моего к ней уважения.
В окрестностях Змеиногорска расположены процветающие колхозы. Одному из них, «Россия», исполнилось тридцать лет, и двадцать девять лет председателем его состоит Шумаков. Из захудалой деревни Барановки он сделал образцовый колхоз, о котором немало написано в газетах. Но меня интересует, что говорит о нём простой народ – лучший судья. И слова этого судьи кратки и метки. Высокий мужчина на остановке автобуса сказал:
– Шумаков нашумит, но дело сделает.
А другой, рядом стоящий, тут же добавил:
– Там самый плохой колхозник собственную машину имеет.
Выразительно, лучше не скажешь. У нас было мало времени – промежуток между двумя рейсами автобуса. Оказалось, что колхоз «Россия» имеет всё своё – школу, больницу, столовую, магазин и т. п. В продуктовых магазинах девушки в модных причёсках и белых халатах отпустили нам хорошего кофе и сардины, которых в городе не было. Любители модной теперь облепихи могли запивать обед в столовой колхоза её соком. Облепихи тут много, её и прочие ягоды разводит в большом количестве совхоз «Янтарный».
Мой очерк начался с заверения местной жительницы о превосходстве змеиногорского климата над другими; чтобы не отнести это заверение в поговорку, что «всякий кулик своё болото хвалит», привожу свидетельства двух мам. У одной дети живут в Барнауле, а у другой – в Усть-Каменогорске. Обе поехали к своим детям погостить, и обе вскоре вынуждены были возвратиться, так как в этих крупных городах у них начались головные боли и прочие недомогания. И обе почти сразу выздоровели, как только вернулись в Змеиногорск.
Достоинства этого уютного городка первыми оценили геологи, много повидавшие всяких урочищ нашей Родины; выходя на пенсию, они стараются поселиться здесь.
Многомиллионные города, в которых мне приходилось жить, встают в моей памяти как призраки оглушающей человека механической цивилизации, которая равно отравляет как окружающую природу, так и души людей. Тихий городок, отдалённый от железной дороги пол сотней километров, но, тем не менее обладающий культурными учреждениями современного общества, стал для меня чем-то вроде притягательного магнита…
1981 г.
У Сергия Радонежского
(записки слепого паломника)
Решено: завтра, используя наше временное пребывание в Москве, мы поедем в Загорск, в Сергиеву лавру, чтобы поклониться мощам Величайшего Подвижника земли русской. Нас четверо: я и моя ученица Л., которая водит меня, незрячего, за руку, сажает меня в поезда и автобусы, пишет под мою диктовку; ещё два инженера, они, чередуясь, будут водить меня по дороге в лавру. Но подходим ли мы под категорию паломников, посещающих святые места? Отнюдь нет. Трое моих спутников не крещённые, воспитанные в духе атеизма и навряд ли умеют перекреститься. Здесь, пожалуй, следует упомянуть о некоторых чертах сопровождающих инженеров. Один – любитель редкой книги, не дорожит деньгами, но чрезвычайно обидчив. Ко второму же подошёл бы термин, ныне вышедший из употребления – «Взыскающий Града».
Я с рождения зачислен в лютеранское вероисповедание, не признающее никаких святых: так какие же мы паломники? Скорее – туристы. Но это не так.
В Сергии Радонежском я вижу только один Лик, одно воплощение Великого Духа, границ которого я не знаю, но который много раз появлялся на нашей планете в разных Ликах, неся свет народам. Мне потребовались годы сознательной жизни, чтобы узнать, чья Незримая Рука отвела от меня смерть, когда в амурской тайге хунхузы держали меня на мушке; когда на германском фронте самолёт потратил на меня, скачущего всадника, три бомбы подряд; когда крупные пули взбивали вокруг меня, идущего в цепи, фонтанчики песка; когда я, сражённый сыпным тифом, чувствовал себя уже отлетевшим ввысь; когда… о, сколько могло быть таких «когда», о которых я не знаю! Мог ли я не полюбить Его!
