Глеб Скороходов - Леонид Утесов. Друзья и враги
Актриса. Вы с ума сошли, он умер две тысячи лет тому назад.
Актер. Умер? Царство ему небесное. Значит, все-таки мне икать.
Актриса. Вы совершенно не знаете пьесы!
Суфлер. Говорите дальше.
Актриса. Моя мать, престарелая графиня Ядвига, против нашей любви. Но все равно я решилась. Бежим, Габриэль, бежим!
Суфлер. А ты не будешь потом плакать и каяться?
Актер. А ты не будешь потом... Чего?
Суфлер. Плакать.
Актер. Плакатъ.
Суфлер. И каяться.
Актер. Опять икается. Вы кому говорите – икается?
Суфлер. Вам, вам.
Актер (Актрисе). Вот видите, мне икается, а вы говорите, я пьесы не знаю! (Снова начинает икать.)
Актриса. О Габриэль! А не причиняю ли я тебе зло своей безрассудной любовью?
Суфлер. Разве зло может исходить из такого благородного сердца?
Актер. Как?
Суфлер. Разве зло...
Актер. Развезло. Конечно, развезло. Ты бы вот такой стакан ахнул, и тебя бы развезло.
Актриса (накинув на себя мантилью и надевая боты). О Габриэль, мы должны торопиться. Если сюда войдет моя мать, графиня Ядвига, – все погибло. Но подумай в последний раз. Нам предстоит трудная жизнь, а ты привык к беззаботной жизни.
Суфлер. Почему ты думаешь только обо мне?
Актер. Почему ты думаешь только обо мне?
Суфлер. Тебе тоже хватает заботы.
Актер. Тебе тоже... Как дальше?
Суфлер. Хватает заботы.
Актер. Хватает за боты? Сейчас. (Бросается к Актрисе и хватает ее за боты.)
Актриса (вырываясь). Вы с ума сошли! Оставьте мои ноги!
Суфлер. Бежим, Габриэль, бежим! Бегите, бегите.
Актриса. Пустите меня, пустите. (Вырывает ногу, в руках Актера остается ботик.) Бежим, Габриэль, бежим!
Вбегает Графиня Ядвига.
Графиня. Стой, соблазнитель. Ты хочешь унести самое дорогое, что есть у меня в жизни. Отдай мое сокровище.
Актер. Пожалуйста! (С поклоном протягивает ей ботик.)
Графиня. Святой Винцент! Что я вижу! У тебя на руке точно такое же родимое пятно, какое было у моего сына, пропавшего двадцать три года тому назад из походной палатки моего мужа, убитого во время кампании 1809 года иноземными войсками маленького корсиканца. Сядьте, Габриэль.
Актер. Благодарю вас, графиня, я уже сижу.
Графиня. Расскажите, что вы знаете о своем отце.
Суфлер. Мой отец был подполковником.
Актер. Как?
Суфлер. Подполковником.
Актер. Он был почему-то под полковником.
Суфлер. А ведь чины в то время задаром не давали.
Актер. А ветчины в то время задаром не давали. А сейчас что же, по-твоему, ветчину задаром дают?
Суфлер. Однажды в кампанию 1809 года...
Актер. Однажды мой отец был в компании. Это было в 1809 году. Ну ясное дело в компании что делают – сидят (выразительный жест рукой).
Суфлер. К моему отцу подскакивает человек, с наскока замахивается саблей и кричит: «Берегись, порублю!» «За мной!» – кричит мой отец.
Актер. Ну да, выпивают они, вдруг к моему отцу подскакивает человек, официант, значит...
Суфлер. С наскока замахивается саблей.
Актер. Как?
Суфлер. С наскока.
Актер. Ну конечно, отец спрашивает официанта: «С нас скока?»
Суфлер. И кричит: «Берегись, порублю!»
Актер. Ну конечно, официант кричит: «По рублю». Потому что, как я вам уже говорил, ветчины в то время задаром не давали.
Суфлер. «За мной!» – кричит мой отец.
Актер. Ну а отец кричит: «За мной», не хочет платить. Оно и понятно – обидно платить за всю компанию 1809 года.
Суфлер. Отец хотел бежать, но вокруг все штыки, все штыки...
Актер. Ну да. А все ж таки заплатил. Пришлось.
Графиня. А свою мать вы помните, Габриэль?
Суфлер. Я помню ее портрет, который отец носил на груди.
Актер. Я помню ее портрет, который отец носил на груди.
Графиня. Так вглядись в меня внимательней!
Суфлер. Габриэль вскакивает, всматривается.
Актер вскакивает.
Узнает свою мать в графине.
Актер хватает графин и всматривается в него.
Мама. Мама.
Актер (заглядывая в графин). Мама, мама, как ты сюда попала?!
Графиня. Сын мой! (Обнимает Габриэля.)
Актриса. Значит, он мне брат! О горе!
Графиня. Он мне сын, но тебе он не брат, потому что твой отец вот кто! (Входит другой Актер.)
Актриса. Отец! О счастье! (Бросается к нему.)
Вошедший. Графиня! Я прошу вашей руки.
Графиня подает ему руку. Все поют и танцуют.
Михаил Зощенко
Почти зощенковская история
На первую производственную практику меня послали в «Комсомольскую правду». Газету тогда возглавлял Аджубей, поначалу показавшийся мне человеком весьма солидных лет, но на летучках, куда по его настоянию приглашали и нас, практикантов, он вел себя как мальчишка. Острил по поводу опубликованных материалов, неожиданно требовал развить историю из незаметной «информашки», одним «не пойдет!» отвергал статью, иногда добавляя: «Старье не берем!» А главное – фонтан идей, нестандартных решений и предложений в нем не иссякал.
Однажды он сказал:
– Я понял, нам нужно делать воскресные номера непохожими на другие. Люди неделю работали, надо дать им передых, избавить от повседневных официоза и аналитики, придумать нечто совсем иное. Бросаю клич: предлагайте кто сколько может! Лучшее, обещаю, отметим премиями.
Не помню, тогда ли или на одной из следующих понедельничных летучек я набрался смелости и предложил публиковать по воскресеньям небольшие репортажи об известных артистах. Известных не только своими работами, но главным образом юмором на сцене или на экране.
– Кого ты имеешь в виду? – спросил Алексей Иванович.
Я назвал имена, лежащие на поверхности, – Рину Зеленую, Аркадия Райкина, Владимира Хенкина, Леонида Утесова, Фаину Раневскую...
– Отлично! – согласился Аджубей. – Вот тебе мы это и поручим. К концу недели жду материал.
Утесов оказался первым, с кого начались рассказы о веселых случаях в жизни знаменитостей.
