Михаил Лучанский - Федор Волков
Третье отделение пьесы переносит зрителя на торжественный праздник артистов, посвященный столетию указа. Вспомнив всех русских драматургов за сто лет, актеры обращаются к своим первым сценическим учителям:
…Наш славный Федор Волков!
Иван Дмитревский! Вот они,
На них невольно обращаешь взоры,
Какой артист о них не вспоминал?
Вы первые у нас и славные актеры
Достойны всех восторженных похвал.
Однако в реальной жизни середины XVIII века организация «Русского театра» протекала далеко не так гладко и идиллически, как это изобразил благонамеренный автор юбилейной пьесы.
Началось с того, что указ Елизаветы из здания дворца до находившегося рядом сената путешествовал… ровно месяц. Когда же сенат, наконец, получил указ и начал по нему «учинять», — для Сумарокова, его ближайшего помощника Волкова, Дмитревского, Шуйского, Мелиссино, Остервальда, Свистунова начались дни напряженнейшей работы, упорных хлопот, бесконечных препирательств, потребовавших от организаторов «Русского театра» громадной энергии, любви к делу, настойчивости. Наконец, необходимые документы — дворцовый реестр и другие — были получены. Театр и его директор оформились в нужных инстанциях.
В конце октября Сумароков, ссылаясь на указ, обратился в корпус с требованием прислать ему обучающихся там певчих и ярославцев «для определения в комедианты, ибо они все к тому надобны».
Через неделю (1 ноября) канцелярия прислала Сумарокову четырех ярославцев и семерых певчих. Троих из певчих, из-за их полной непригодности для сцены, Сумароков в театр не принял и отослал обратно в корпус. Таким образом, основное ядро открывшегося русского драматического театра составили: Федор и Григорий Волковы, Дмитревский, Попов и четверо певчих — Павел Уманов, Евстафий Сичкарев, Лука Татищев и Петр Сухомлинов. Сюда же следует присоединить еще двух ярославцев, не учившихся в корпусе, — Гаврилу Волкова и Якова Шуйского.
Кроме того — и это являлось очень важным обстоятельством в жизни открываемого театра — впервые на русской сцене к выступлению в ролях всех этих Ильмен, Семир, Оснельд готовились не переодетые юноши, а женщины-актрисы. Первыми русскими драматическими актрисами сделались бывшие танцовщицы. В 1738 году, по инициативе танцмейстера Шляхетного корпуса Жана Батиста Ланде, в Петербурге открылась первая танцовальная школа. Две бывшие воспитанницы школы — танцовщицы Зорина и Авдотья Тимофеева вместе с тремя другими «охотницами» — сестрами Марией и Ольгой Ананьиными и Аграфеной Мусиной-Пушкиной образовали первый женский состав труппы «Русского театра». Все пять актрис усиленно готовились к своей сценической деятельности.
Насколько трудно было в те времена привлечь на сцену женщин, свидетельствует хотя бы объявление, которое появилось в «Московских ведомостях» через несколько месяцев после указа Елизаветы: «Женщинам и девицам, имеющим способность и желание представлять театральные действия, також петь и обучать тому других, явиться в канцелярию Московского императорского университета». Может быть, именно это объявление привлекло в театр жену регистратора сенатской типографии Татьяну Михайловну Троепольскую, будущую любимицу двух цариц — Елизаветы и Екатерины II, лучшую русскую трагическую актрису XVIII века.
Что влекло этих немногих женщин на сцену? Актерская жизнь была в те времена очень тяжелой, требовала длительного обучения, рисовала впереди очень мало перспектив. Для женщины все эти тяготы усиливались вдвойне, втройне. Само поступление женщины в «комедиантки» падало несмываемым позором не только на нее, но и на всех ее близких и родных. Барское спесивое предубеждение против женщин-актрис держалось в России очень долго, почти полтора столетия. Известный драматический актер, кончивший свою долгую жизнь народным артистом республики и руководителем московского Малого театра, Владимир Николаевич Давыдов вспоминал, что еще в 70-х годах прошлого века дворянская молодежь в провинции считала для себя неудобным раскланиваться на улице с знакомыми актрисами.
В середине же XVIII века презрение к актерам и актрисам выливалось в еще более унизительные формы. Их называли, например, повсюду (особенно в печати) даже не по фамилии, а просто уменьшительными именами, как домашних собачек. И если какой-нибудь усердный поклонник балета, почему-либо не попавший на спектакль, узнавал из театральной рецензии, что «сегодня в балете особенно отличился Тимошка», он сразу догадывался, просвещенный читатель-балетоман, что речь идет о Тимофее Бубликове, одном из самых способных и многообещающих учеников танцмейстера Ланде.
И все же, вопреки всеобщему предубеждению, нашлось несколько русских женщин, отважившихся пойти в «комедиантки», вступить на театральные подмостки. Их влек туда тот самый инстинкт, который превратил молодого купца Волкова в актера и организатора театра, — призвание.
…Спектакли «Русского для представления комедий и трагедий театра» начались в помещении, которое отводил ему указ царицы. Но Головинский дом (в нем же были отведены квартиры актерам) не надолго приютил первую русскую драматическую труппу. С середины 1757 года спектакли начали переносить из одного помещения в другое. Отдельного здания русский театр не имел, и ему еще долго пришлось кочевать. «Ныне на котором мне театре играть, — плачется Сумароков, — я не ведаю: там Локателли [итальянская труппа], а здесь французы, а я, не имея особенного театра, не могу назначить дня без сношения с ними, да им иногда знать нельзя; что мне в таком обстоятельстве делать?»
В то время как русский театр ютился на Васильевском острове, кочуя из здания в здание, труппы иностранных театров были вполне обеспечены помещениями. Директору «Русского театра» приходилось горестно жаловаться, что его труппе негде играть, а содержатель итальянской комической оперы Локателли задумал построить в Москве собственный «Оперный дом». И двор немедленно пошел ему навстречу — отвел «пристойное место» и дал ряд льгот.
Условия работы директора первой русской драматической труппы, его ближайшего помощника Волкова, Дмитревского и других энтузиастов молодого театра были поистине нечеловеческие.
Деловой день Сумарокова был полон самых разнообразных и неожиданных хлопот. Уведомление о том, будет ли театр свободен от спектаклей французов и итальянцев, директор «Русского театра» (его труппа играла только два раза в неделю) получал чуть ли не накануне. Для каждого представления требовалось вдобавок еще особое разрешение гофмаршала, которое часто приходило тоже только накануне спектакля, и то к вечеру. Иногда вместе с разрешением театр получал уведомление, что «музыки от двора не будет, потому что музыканты накануне играли в маскараде и устали». В этих случаях приходилось накануне спектакля срочно заботиться о новых музыкантах. Сколько мелких хлопот и беспокойств выпадало на долю Сумарокова, Волкова, Дмитревского, видно из того, что иногда за одни сутки им приходилось: «нанять музыкантов; купить и разлить воск; сделать публикацию по всем ведомствам; сделать репетицию; послать за фигурантами; послать к машинисту, сделать распоряжение о раздаче мест в театре; послать за караулом». Такую программу читаем в письмах Сумарокова к Ломоносову.
