Александр Майсурян - Другой Ленин
Нечаев был человеком той же породы, тех же «мира и столетия», что и герой этой книги. Стоит отметить, что знаменитый нечаевский «Катехизис революционера» был опубликован в официальном «Правительственном вестнике». Власти считали, что подобный документ разоблачает самих революционеров. Там же печатались и подробные отчеты о процессе «Народной расправы». Когда после казни брата Владимир Ульянов стал изучать оставшуюся в его библиотеке революционную литературу, он, вероятно, внимательно проштудировал и эти тексты.
Во всех 55 томах сочинений Ленина невозможно найти ни единого упоминания о Нечаеве. Само это гробовое молчание, конечно, по-своему красноречиво и производит удивительное впечатление. Дело в том, что письменно хвалить Нечаева Ленин не мог — его имя после процесса «Народной расправы» стало чем-то вроде символа вседозволенности. Но и осуждать не хотел — ни строчкой, ни даже словом… Только в частных, доверительных разговорах Ленин позволял себе откровенно высказать все, что он думает о вожде «Народной расправы».
Соратник Ленина Владимир Бонч-Бруевич вспоминал: «До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался… Когда в то время слова «нечаевщина» и «нечаевцы» даже среди эмиграции были почти бранными словами… Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с Нечаевым, с легкой рукой Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять даже на окружающих его солдат таким образом, что они всецело ему подчинялись».
«Совершенно забывают, — говорил Ленин, — что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать особые навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос: «Кого же надо уничтожить из царствующего дома?» — Нечаев дает точный ответ: «Всю большую ектению». Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство, так или иначе, по тем или другим причинам бывали в церкви и все знали, что на великой, на большой ектении вспоминается весь царствующий дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. — Да весь дом Романовых, — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»
«Нечаев должен быть весь издан, — неоднократно повторял Ленин. — Необходимо изучить, дознаться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать».
Заметим, что, несмотря на это пожелание, подобный сборник сочинений Нечаева так и не был издан — ни при Ленине, ни позднее.
Однако в 20-е годы широко обсуждалась «историческая реабилитация» вождя «Народной расправы». Малая советская энциклопедия признавала за ним «огромную революционную энергию». Один из его горячих защитников, Александр Гамбаров, писал в 1926 году: «Вокруг Нечаева и до сих пор продолжают еще бушевать страсти. И до сих пор имя его продолжает вызывать судороги на лице у многих мемуаристов, как вызывало оно полсотни лет тому назад, когда жил и боролся Сергей Нечаев»…
К концу 30-х годов официальное мнение о Нечаеве поменялось на резко отрицательное. «Во всей своей деятельности, — утверждала в 1938 году Большая советская энциклопедия, — Нечаев руководствовался личным честолюбием и интересами своей славы. Ради них он не гнушался такими средствами, как обман и уголовные преступления».
Позднее эту «сталинскую» оценку подхватили и развили советские либералы. В 1976 году вышла книжка Юрия Корякина и других «Чернышевский или Нечаев?», сурово осуждавшая вождя «Народной расправы». Как и веком ранее, Нечаев оказался очень удобной мишенью для либералов, чтобы начать осуждение революции вообще. Любопытно, что авторы книги разыскали отзыв Ленина о Нечаеве (он был напечатан в 1934 году в журнале «Тридцать дней»). Но, прочитав этот текст, они пришли в такой ужас, что предпочли о нем даже не упоминать.
«Морализирующая блевотина». С отношением к Нечаеву тесно переплеталось и отношение Ленина к «омерзительному, но гениальному» Достоевскому. Ленин не стал читать «Бесов». (Этот роман, как известно, писатель создал по материалам процесса «Народной расправы», а сам Нечаев послужил прототипом героя романа Петра Верховенского.) Владимир Ильич признавался: «Явно реакционная гадость, подобная «Панургову стаду» Крестовского, терять на нее время у меня абсолютно никакой охоты нет. Перелистал книгу и швырнул в сторону. Такая литература мне не нужна, — что она мне может дать?.. На эту дрянь у меня нет свободного времени».
Немногим лучше относился он и к другим произведениям писателя. О «Братьях Карамазовых» вкупе с «Бесами» высказывался так: «Содержание сих обоих пахучих произведений мне известно, для меня этого предостаточно. «Братьев Карамазовых» начал было читать и бросил: от сцен в монастыре стошнило».
Роман «Преступление и наказание» Владимир Ильич, впрочем, прочитал. Один из товарищей в пылу спора как-то заметил ему:
— Так легко можно дойти до «все позволено» Раскольникова.
— Какого Раскольникова?
— Достоевского, из «Преступления и наказания».
— «Все позволено»! — с нескрываемым презрением подхватил Ленин. — Вот мы и приехали к сантиментам и словечкам хлюпкого интеллигента, желающего топить… революционные вопросы в морализирующей блевотине. Да о каком Раскольникове вы говорите? О том, который прихлопнул старую стерву ростовщицу, или о том, который потом на базаре в покаянном кликушестве лбом все хлопался о землю? Вам… может быть, это нравится?..
«Ничто так не претило Ленину, — замечал Л. Троцкий, — как малейший намек на сентиментальность и психологическое рассусоливание». «Очень строго относился к себе. Но копанье и мучительнейший самоанализ в душе ненавидел», — подтверждала это отношение Н. Крупская.
Чересчур пристальное внимание к темным сторонам человеческой души Ленина отталкивало, в одном из писем он называл это «архискверным подражанием архискверному Достоевскому». И добавлял, поясняя свою мысль: «Мне пришлось однажды провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем — и однажды «уговаривать» товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством… Но в обоих случаях это были маленькие кусочки жизни обоих товарищей». А выискивать в жизни подобные «кусочки», чтобы «соединить их все вместе… значит, малевать ужасы, пужать и свое воображение, и читателя».
