Артём Сергеев - Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца
Е. Г.: Были у Сталина еще друзья?
А. С.: Конечно. Орджоникидзе часто бывал в доме. Они были большими приятелями.
Кто еще был другом Сталина? Очень любил он Нестора Аполлоновича Лакобу (председатель ЦИК Абхазии в то время — А. С.), хотя тот был значительно моложе, года с 1896, думаю. У Лакобы был сын Рауф. Помню, как Лакоба приезжал погостить в Сочи. Он приехал с шофером Гришей Гагулия на новом «Линкольне», 1932 года выпуска. В Москве тогда несколько штук таких было.
Выше занимаемого положения Лакоба не мог подняться, несмотря на свои выдающиеся качества, потому что был глухим. Это тормозило, он не мог широко общаться. Он тоже был личным другом, близким, любимым. Могу сказать по всем своим ощущениям: при Кирове в доме было светлее, чем без него. При Лакобе в доме тоже было светлее. А вот когда приходил Берия, в доме становилось темнее, безусловно. Так же было, я помню, когда приехал Буду Мдивани. Сейчас это имя мало что говорит, может, больше его знают в Грузии. Его присутствие, прямо скажем, не освещало дом. И хотя тоже были разговоры и довольно раскованная обстановка, беседы на разные темы, но не было внутреннего спора, не политического, а по любому вопросу, где была бы полная доверительность, искренность и где бы в споре искали не неправоту кого-то, а выход, решение, как лучше можно что-то сделать, как из каких-то разногласий можно лучше выйти. Это всегда было с Кировым, когда приезжал Лакоба, тоже так было. Но Киров, повторюсь, был самым близким и любимым другом Сталина.
Получив известие о гибели друга и соратника, Сталин сразу с определенной им группой руководителей государства, работниками безопасности и следствия выехал в Ленинград, определил и организовал необходимые мероприятия по расследованию и похоронам. То есть похоронами друга он занимался самым непосредственным образом. Он сам определил весь ход и порядок траурной процедуры, печальный и торжественный ритуал прощания и похорон — вплоть до поминок. Гроб с телом Кирова был установлен в Таврическом дворце.
Хоронили Кирова со всеми воинскими почестями — как воина, погибшего в бою. Везли до Московского вокзала на лафете артиллерийского орудия. Это было 107-миллиметровое орудие образца 1910 года, 1930-го года модернизации, которое состояло на вооружении 2-й ленинградской артиллерийской школы[12].
Захоронили Кирова в Кремлевской стене. Поминки были устроены в квартире Сталина в здании бывшего Сената.
На поминках было видно, что Сталину тяжело от того, что такое новое горе на него навалилось. На поминальном обеде он сказал речь. Говорил коротко, глухим голосом, не расправляя плеч, как бы сжавшись, ссутулившись, несколько раз заводил патефон с любимыми мелодиями Кирова.
У всех присутствующих было очень подавленное настроение. И вдруг как будто Сталин воспрянул, поставив «Варяга» со словами: «Наверх, вы, товарищи, все по местам», а затем и «На сопках Маньчжурии» со словами: «Но верьте, ещё мы за вас отомстим». Потом Сталин сказал, что наш дорогой товарищ Киров был оптимистом, жизнерадостным человеком, если мы будем плакать, если мы будем распускать сопли (я хорошо помню именно это слово. — А. С.), то этим мы оскорбим память нашего дорогого друга. Горю — конец. Начинаем снова работать. В тяжелом труде будем с радостью продолжать наше общее дело. Это будет лучшей памятью дорогому товарищу Кирову. Дорогой товарищ Киров без страха шел на борьбу, он знал, что исход в борьбе может быть и таким лично для него, но он был уверен в нашей победе и без колебаний готов был отдать за это свою жизнь. Вытряхнем наше горе, подтвердим его уверенность в нашей победе.
В молчаливой паузе Сталин произнес слово «тризна», повторив его за словами песни «На сопках Маньчжурии»: «Справим кровавую тризну». Эта песня как одна из любимых Кировым тоже звучала на поминках.
Затем Сталин стал вспоминать эпизоды, связанные с Кировым. Среди них были и забавные. Напряжение обстановки несколько смягчилось, мрачность настроения тихонько шла на убыль. Сталин вспомнил, как они с Кировым подшучивали друг над другом. Дальше Сталин рассказал пару анекдотов. Они были очень по делу и к месту. Потом прочитал наизусть пару маленьких отрывков из Зощенко, Гоголя, Салтыкова-Щедрина. В этом он был таким мастером, что гости сначала с трудом сдерживали улыбки, а потом уже смеялись.
Таким образом, гнетущая атмосфера рассеялась. Сталин это делал необыкновенно корректно. Здесь не было никакого кощунства над поминаемым. И в то же время все ощутили, что жизнь не остановилась, она идет дальше. А ведь ему было труднее и тяжелее других, потому что он потерял ближайшего друга и бесценного помощника.
А потом, позднее, объяснил нам с Василием, что значит незнакомое нам слово «тризна» из песни «На сопках Маньчжурии».
Детдом
Как-то за обедом Елена Юрьевна обратилась ко мне: «А Вы знаете, что мама Артёма, Елизавета Львовна, и жена Сталина, Надежда Сергеевна, были содиректорами детского дома для детей членов правительства? Там и Артём с Василием воспитывались. Вместе с ними там воспитывались настоящие бездомные дети. У нас есть фотографии. Думаю, об этом тоже нужно рассказать». Елена Юрьевна принесла фотографии, показывала их с комментариями: «Вот это — Артём, это — Вася Сталин, это Тима Фрунзе, вот Таня Фрунзе, вот Женя Курский». На фотографиях милейшие карапузы лет четырех-пяти. Вот они что-то мастерят перед поддоном с глиной, очевидно. Мордахи ещё более умилительны сосредоточенными выражениями: словно детей оторвали от важного дела (да так оно и есть!), попросив посмотреть в камеру, и они недовольно глядят, чтобы через мгновение вновь заняться своим важным и нужным делом — лепкой куличиков.
А вот те же персоны, тоже очень серьёзные, выстроились для фотографирования. Нарядились по случаю кто как мог: на Артёме буденовка, подарок Михаила Фрунзе, какой-то мальчик в металлической каске, напоминающей пожарную. Вася в своей шапке похож на пасечника. Не поймёшь, кто сын или дочь члена советского правительства, а кто бывший беспризорный: все одинаково одеты, у всех короткие стрижки.
Е. Г.: Что это был за детский дом, и чем была вызвана необходимость его создания?
А. С.: В марте 1918 года советское правительство, как известно, переехало из Петрограда в Москву. На новом месте правительство нужно было обустроить: народу много, у всех дети. Первоначально людей расселили по гостиницам «Националы), «Метрополь», в доходный дом на улице Грановского (сейчас Романов переулок), а затем потихонечку начали обустраивать и Кремль. О детях надо было заботиться, а времени у родителей не хватало катастрофически: невозможно было уделять достаточное внимание семьям. Были дети и погибших руководителей партии, и здравствующих, которые работали день и ночь: не «от и до», а до тех пор, когда все будет сделано. А поскольку всего никогда не переделать, только-только успевали забежать в столовую перекусить там же, в Кремле.
