Е. Бурденков - Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Общеизвестно, что царская тюрьма и ссылка были школой для революционеров. Там мы читали, там мы учились. По сравнению с другими краями, жизнь ссыльных в Березове проходила в относительно благоприятных условиях. Мы часто по своему желанию устраивали рефераты, была у нас большая библиотека, причем такой литературы, которая считалась в России запрещенной и за которую можно было в ту же ссылку и попасть. Там были труды Маркса, Энгельса, Ленина, Бебеля, Плеханова, Каутского, Лассаля и других марксистов, народников – Чернова, Лаврова, Михайловского, анархистов – Крапоткина, Бакунина и т. д.; масса брошюр.
Мы, ссыльные, жили колонией, устраивали собрания, имели свое небольшое хозяйство – слесарную и столярную мастерские, на нужды которых (в основном, на ремонт и покупку инструмента) работавшие в ней отчисляли 2 % своего заработка. Были среди ссыльных и умельцы по изготовлению паспортов. Я тоже научился «смывать» паспорт, а потом выравнивать его цвет крепким чаем. В нашем распоряжении были невод и лодки. Мы артельно ловили рыбу, заготовляли дрова. Секретарем колонии ссыльных был я. Зимой работы становилось намного меньше, и многие ссыльные, особенно не получавшие помощи из дома, очень нуждались. Местное же население жило вполне обеспеченно.
Наше, по меркам ссылки, привольное житье в Березове отчасти объяснялось тем, что дети уездного исправника, бывшего казака Льва Никифоровича Ямзина[41], жившего в Березове с женой, тоже были причастны к революционному движению. Его сын-студент[42], как социал-демократ, в 1908 году был сослан в Якутскую область, а дочь была курсисткой в Москве. Оба требовали от отца не притеснять ссыльных и по возможности им помогать, что он и делал, причем иногда с риском для себя. Помню такой случай. Как-то в начале 1909 года он вызвал к себе одного из ссыльных (моего соседа А.И. Малюсова) и предупредил о готовящемся аресте его товарища, Д.С. Яковлева, – на этот счет пришла бумага из Петербурга. Очевидно, что имелось в виду возбудить против Яковлева новое дело. Со своей стороны, Ямзин предложил, чтобы Яковлев либо бежал, если за ним числится что-то серьезное, либо явился в березовскую тюрьму, откуда он, исправник, отправит его этапом в Тобольск. Яковлев бежать отказался – ни теплых вещей, ни денег у него для этого не было, и на следующий день мы сопроводили его в острог, в котором до его отправки в Тобольск и навещали. В 1931 году, спустя 22 года, я случайно встретил Яковлева в Свердловске. Он рассказал, что в Петербург его так и не повезли, по новому делу осудили в Тобольске, дали ссылку на поселение в Тару где он пробыл вплоть до февральской революции.
Вскоре похожее случилось и с другим ссыльным – Николаем Бурцевым, рабочим-столяром из Екатеринодара, который водил дружбу с нами. Хороший был парень, жаль, что эсер. Весной того же 1909 года и вновь через Малюсова Ямзин предупредил Бурцева о том, что тот скоро будет арестован. По каким-то прежним партийным делам Бурцеву грозила петля, и он решил бежать. Уехал на лесосеку в 60 км от Березова и прожил с нашей артелью недели три. За это время мы изготовили ему паспорт, снабдили адресами явочных квартир в Тобольске и Тюмени, собрали денег, а потом посадили на пароход. Но до Тобольска Бурцев так и не доехал – помешали амуры. Дело в том, что еще будучи в Березове, он сошелся с местной челдонкой, очень хорошей симпатичной женщиной, которая поехала его провожать. Они сошли на берег на полпути, в прибрежном селе Самарово[43], да так и остались в нем жить. Именно здесь Ямзин, совершая ежегодный объезд своего уезда, оказался вынужден его снова арестовать. Говорю: «вынужден», потому что, как рассказывали очевидцы (а потом нам – и сам Ямзин в своем кабинете), увидев Бурцева идущим по селу, Ямзин сделал вид, что его не узнал. Но сопровождавший исправника полицейский указал на него, Ямзин не мог пропустить мимо ушей доклад своего подчиненного и послал выяснить фамилию указанного человека в надежде, что Бурцев себя не назовет. А тот возьми, да бухни: «Бурцев». Ну, его и арестовали. Что с ним сталось потом, я не знаю.
Бегали из ссылки тогда немногие – революционное движение было задушено настолько, что, с партийной точки зрения, побег был не всегда уместен. Но мы с Тимофеем Шашириным все же бежали. Он – весной, а я– 21 сентября 1909 года, получив еще летом его «приглашение» готовиться «к поездке в Уфу» и с обещанием, что деньги на побег будут высланы. Прождав впустую месяц, я решил, что обещанные Тимкой деньги перехватили в дороге, и отправился в бега на свои 70 рублей, заработанные рыбной ловлей. Сел на пароход «Ангара» с самодельным паспортом на имя Прокофьева и вместе с Малюсовым, двумя меньшевиками и одним эсером (помню, что эсера звали Макарочкин, а одного из меньшевиков – Поляков) – и в путь. Из нас пятерых бежали только двое, остальным просто изменили места ссылки, и они путешествовали с подлинными проходными свидетельствами.
Наше путешествие неожиданно затянулось. Еще на середине пути «Ангара» наскочила на мель и сломала винт. В итоге до Тобольска мы добирались две недели и прибыли туда только 5 октября, когда навигация уже фактически кончилась. Местный большевик «Петрович», к которому у нас была явка, помочь нам ничем не смог. Но на наше счастье по реке Туре проходила баржа с группой томских студентов, которые возвращались из научной экспедиции. По распоряжению губернатора, ее до Тюмени тянул казенный пароход «Тобольск». Мы попросились на баржу, выдавая себя за ссыльных, которые-де возвращались в места ссылки с рыбных промыслов. Студенты долго сопротивлялись, но под конец согласились взять нас на борт.
Жизнь на их барже была организована своеобразно. Помимо студентов на ней ехали рабочие-промысловики и матросы, всего человек 20. Студенты жили в домике на палубе, а все работы по судну – топку печей, мытье палубы и т. д. – выполняли эти пассажиры, которые, правда, за это ехали в трюме бесплатно. Нас в первые дни работать не заставляли. Но как-то ночью пароход остановился, и нас вместе со всеми пригласили таскать на борт дрова. Мы не пошли – из принципа. Тогда старший среди студентов, солидный такой, с бородой, барского вида, потребовал от нас выйти на работу, угрожая в противном случае высадить нас на берег. Мы снова отказались, заявляя, что согласны уплатить за билет, но дров грузить не нанимались и на берег высаживаться не желаем. Взбешенный нашим ответом, студент заявил, что сдаст нас в полицию – ближайший по пути полицейский участок находился в селе Иевлеве. Мы устроили совещание: «беглецы» настаивали ехать до Иевлева, а там – будь, что будет; остальные предлагали не рисковать и высадиться сразу. Сторонников второй точки зрения оказалось больше, «беглецы» сдались и все мы стали высаживаться.
