Юрий Терапиано - «Встречи»
Я должен благодарить аудиторию, что она посещала заседания. Нужно их продолжать в несколько ином темпе, более живом, а затем мне бы хотелось отметить следующее. У нас до революции были религиозно-философские собрания. Мне кажется, что эти собрания являлись одним из самых высших цветков русской культуры. Там высказывались такой писатель, как Розанов, такой замечательный человек, как Тернавцев, эти собрания были одной из высших точек культуры. Они были оборваны различными обстоятельствами (З. Н. Гиппиус: «Просто Победоносцев запретил!»). Не только Победоносцев, было дело… Во всяком случае они имели свое значение для того общего русского творчества, в котором литература только один орган. Мне кажется, что хотим ли мы или не хотим, нам придется, в конце концов, или превратиться в бескровных мертвых техников, или вернуться к этой же, прерванной насильственно, задаче. Совершенно естественно и просто мы к ней вернулись, мы перед ней стоим: разрушает ли христианство жизнь, или созидает? Это для поэзии не есть вопрос внешний, а самый внутренний. Для художника не всё равно, что такое радий в мире, сила разрушительная или созидающая. Радий — необходимое условие существования мира. Затем еще представьте себе, что что-нибудь изменилось в свете солнца. Неужели мог бы живой художник не заметить этого, и не изменилась бы вся его техника? Если теперешний художник, поэт не замечает изменения, — это показывает просто, что он плохой поэт. В этом смысле говорит З. Н. Гиппиус о Байроне и Мицкевиче. Мы утверждаем, что среди нас могут появиться Байроны и Мицкевичи. Без этой надежды не бывает жизни. Вспоминаю один разговор с Г. В. Адамовичем. Я говорил: у вас русская любовь к провинциализму, к захолустью. Только этой нашей захолустностью можно объяснить, что мы не увидели, что солнце изменилось в своем цвете и всё еще надеемся быть хорошими художниками. Ведь поставлен же вопрос о христианстве и не в наших маленьких разговорах; ведь сейчас Россия сделалась анти-христианской силою. Происходит опыт устроения жизни антихристиански. Как же об этом не вспомнить? Когда я говорил Г. В. Адамовичу: вот раскрыли в Лондоне форточку, свежим воздухом пахнуло, выгнали большевиков… Он мне ответил: что вы о таких пустяках, у нас есть поэзия! Ответил так же, как недавно только что вернувшийся из России человек: «Да что вы о таких пустяках, что такое большевики — у нас есть православие». Одно другого стоит. Та же неподвижность, та же коробочка.
Еще раз благодарю аудиторию за внимание. Я надеюсь, что наши усилия будут не бесплодны. Нигде в русской прессе эмигрантской мы не могли бы говорить так, как здесь. Все равнодушны к вопросам и христианства и поэзии и литературы и русской души. Где можно бы о них говорить? В «Последних Новостях»? Что им христианство? Им довольно своего атеизма. Напрасно и касаются они иногда каких-то реформ в церкви. Лучше бы не касались. А в «Возрождении» — так просто бы не поняли, о чем мы говорим. Пожалуй, меня бы сочли первым еретиком; с которым надо больше бороться, чем с Милюковым. Вот какое болото сейчас в эмиграции. Болото духовное и надо сказать эта «Зеленая Лампа» — это первая кочка, на которую мы взобрались. Будем же твердо на ней стоять. Мы себя заставим слушать, заставим с нами спорить, а этого нам только и нужно».
В. Ф. Ходасевич
В первый раз я увидел Владислава Фелициановича Ходасевича в мае месяце 1925 года на вечере Союза Молодых Поэтов и Писателей.
Союз был тогда в самом начале своего существования; «младшее поколение» еще не успело завоевать себе признания.
Быть напечатанным в «Современных Записках» или в «Звене» являлось в то время несбыточной мечтой и ни одна газета «молодых» еще не печатала.
Поэтому майский вечер Союза был большим событием для тогдашнего «Монпарнасса»: Довид Кнут, первый из всех участников Союза, выпустил свою первую книгу стихов.
Как председатель и идеолог Союза, я должен был прочесть об этой книге доклад — с вызовом «старшему поколению», с утверждением новейшей поэзии и т. п.
Перед самым началом доклада в зал вошел необычный посетитель.
Поэты почувствовали это сразу, но никто посетителя не знал.
…тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх…
У посетителя было надменное, умное, всё в морщинах, лицо и длинные волосы. Длинные волосы в то время носил только Бальмонт. Но Бальмонт, по приглашению Союза уже два раза выступал у нас, его знали.
— Кто же?
Впрочем, мне некогда было рассматривать незнакомца, я начал читать.
Вероятно, если бы я знал его имя, мой доклад не был бы прочтен с таким задором и самоуверенностью.
После окончания вечера (вечер вышел удачным, публика хлопала и докладу и «юбиляру» Довиду Кнуту, который читал стихи) Ходасевич подошел ко мне и представился.
Участники Союза пошли с ним на Монпарнасс в «Ротонду» и там Ходасевич познакомился со всеми. До глубокой ночи мы слушали его рассказы о Берлине, о Москве, о Блоке, о петербургском голоде, о Доме Писателей, о Белом, о Максиме Горьком — всего не перечислить.
Ходасевич был прекрасным рассказчиком и, в отличие от других тогдашних «старших», держал себя с молодежью, как равный с равными, чем очаровал всех.
В течение ближайших месяцев Ходасевич сделался самым желанным гостем в кругу молодых поэтов.
В то время поэтическая атмосфера эмигрантского поколения только еще смутно намечалась. В Союзе шла острая борьба между последователями Пастернака, считавшими, что «после Пастернака нельзя писать иначе», представителями имажинизма и футуризма и той группой, к которой примыкал и я, — стремившейся вернуться к ясности и простоте, к традиции начала 19-го века.
Знакомство с Ходасевичем оказалось чрезвычайно полезным для многих тогдашних молодых поэтов. Он решительно отмежевался от формализма и левизны и группа «неоклассиков» приобрела в его лице сильного союзника.
В начале 1926 года Ходасевич был приглашен заведывать литературным отделом в газете «Дни». Этот литературный отдел стал первым в Париже местом, где начали появляться стихи молодых поэтов.
Тот самый Ходасевич, у которого была репутация злого и беспощадного критика, в первые годы своего пребывания в Париже очень много сделал для младшего поколения. Он же, вместе с З. Гиппиус, впоследствии открыл доступ «молодым» в «Современные Записки».
Сам Ходасевич был прирожденным литератором: всё, что имело отношение к литературе, он воспринимал, как самое важное. У него всегда были литературные «враги», «друзья» и «попутчики».
