Илья Старинов - Разведшкола № 005
На улице у ворот школы стояли два грузовика, крытые брезентом. Мы разместились в кабинах и сразу же тронулись. Проехав через город, остановились у гражданского причала. Там в окружении отряда комендантской роты находились около 50 вооруженных людей. Они представляли собой весьма колоритную группу — все в старых обгоревших ватниках, в рваных ботинках, у многих подметки были подвязаны веревками или телефонным проводом. Среди них были раненые и, как оказалось, больные.
Алексей Михайлович, выскочив из машины, бросился к этим людям. Они обнимались, жали друг другу руки, некоторые плакали от радости встречи. Это были две разведгруппы, заброшенные в тыл к немцам в начале октября. Им первым из всех заброшенных в тыл противника удалось вернуться из немецкого тыла на свою территорию. Связь с ними была утрачена, мы считали их погибшими.
Добросердов подозвал к себе командира комендантского наряда, который окружил причал, объяснил ему, что это разведгруппы, вернувшиеся с задания, попросил снять оцепление. Затем, накричав на меня за то, что стою без дела, приказал раненых и больных грузить в первую машину, остальных во вторую. А сам пошел к коменданту гавани, чтобы связаться с разведотделом 28-й армии. Переговорив с руководством штаба армии, он подошел к машинам, сел в ту, где были раненые и больные, приказав мне вторую машину вести в «расположение» — в спецшколу — всех накормить, помыть и переодеть. А сам повез больных и раненых в ближайший госпиталь. Там их уже ждали.
Группы В.Н. Кравченко и И.Н. Чернышева, всего 39 человек, были отправлены в тыл немцам 12 октября. Задания им дали идентичные — дезорганизация перевозок противника в соседних улусах и разведка. Обе группы должны были вместе дойти до реки Маныч, а там разойтись по отведенным им районам.
Линию фронта обе группы пересекли в районе 10-го разъезда Астрахано-Кизлярской железной дороги. Двигались по ночам, пешком, ориентируясь по компасу и звездам. Днем в светлое время отлеживались где-нибудь в низине, спрятавшись в невысокой, высушенной солнцем, траве. Двигались почти месяц, без отдыха, преодолев более 350 километров по плоской, как столешница, степи, уничтожая по пути следования небольшие группы и посты противника. Они потеряли связь со штабом, село питание для рации, кончилось продовольствие. А в калмыцких степях разжиться едой негде. Очень трудно было с водой, чтобы напиться и наполнить запасы воды приходилось в буквальном смысле драться за доступ к колодцам.
На 22-й день пребывания в тылу противника соединенный отряд В.Н. Кравченко и И.Н. Чернышева возле хотуна Шара-Халстун в устье реки Калаус наткнулся на немецкую заставу и почти полностью ее уничтожил. Затем, после большого ночного перехода, отыскав неглубокую ложбину, отряд лег там на дневку, выставив охранение. Часовые выполняли свои обязанности в положении лежа. После ночного боя и форсированного марш-броска все сразу заснули. А уже через час охранение подняло тревогу.
Отряд был окружен. Два эскадрона калмыцких и казачьих легионеров и рота солдат 16-й немецкой мотодивизии окружили лощину, где расположился отряд наших диверсантов. В течение десяти часов бойцы сводного отряда отбивали одну атаку за другой, нанося противнику ощутимые потери. Причем, атаковали только немцы. Легионеры окружили плотным кольцом место боя, чтобы не дать уйти тем, кому удастся прорваться. Немцы обстреливали наших ребят из пулеметов и миномета, потом подожгли из огнемета сухой камыш и траву. Когда огонь подошел к позиции отряда, его бойцам под прикрытием огня и дыма удалось прорвать кольцо окружения и оторваться от противника. При этом отряд потерял убитыми двух человек, без вести пропали четверо, дезертировали двое.
Попытайтесь представить себе бой, где 39 бойцов сражаются против роты солдат и двух эскадронов легионеров.
Оставшись без боеприпасов, продовольствия и теплой одежды, которые погибли в горящем камыше или были уничтожены огнем миномета, эти группы смогли добраться до реки Маныч, укрыться в ее лимане и, дождавшись темноты, ночью переправиться на другой берег. В ноябре вода в Маныче и его лиманах очень холодная, а обсушиться негде. Поэтому все простудились, некоторые очень сильно. За Манычем начинается Ставрополье. Там они встретились с конным партизанским отрядом ставропольских казаков. С их помощью и под их прикрытием нашим ребятам удалось перейти линию фронта и добраться до Кизлярской железной дороги, где на одном из разъездов они разыскали пустую теплушку и в ней добрались до пригорода Астрахани поселка Трусово.
На пристани в Трусово они своим видом перепугали всех, в том числе коменданта, который принял наших ребят за банду дезертиров. В ту трудную пору их немало бродило по степям на ничейной земле. Вояки комендантской роты, увидев перед собой группу оборванных вооруженных людей, здорово струсили. Пропустив их на паром, они тут же связались с комендантом Астрахани. Вот почему на пристани наших ребят встретила поднятая по тревоге, рота комендантского резерва. Об остальном вы уже знаете из предыдущего рассказа.
Сведения о действиях диверсионных групп В.Н. Кравченко и И.Н. Чернышева я привел по документу № 136 от 1 января 1943 года и по рассказам участников этих действий[17].
Родина была нашей общей матерью, а мать к детям своим относится по-разному, но при этом всегда остается самым дорогим существом. Поэтому все плохое, что мы видели в нашей стране, а мы уже научились это замечать, мы воспринимали как явление временное или ошибочное.
В спецшколе я ничем не отличался от других курсантов. Отношения со всеми были равными и приятельскими. Но возраст сказывался. Среди нас были и 20-летние. Они смотрели на нас, молодых, свысока. Ведь большинству из нас было 17–18 лет. Но требования ко всем были одинаковыми и мы, малолетки, часто утирали им нос в силу своего развития и образования.
По-настоящему дружеские отношения у меня сложились с Федором Ворониным, моим бывшим командиром и учителем. Воевать он начал еше в Финскую кампанию. Он был молчалив, угрюм, очень строг и настойчив. Потом я узнал причину тому. Он был из семьи раскулаченных крестьян, родом из Осташково Тверской области, то есть «нетипичным советским гражданином». Этот факт своей биографии он скрывал и боялся, что если о нем станет известно, то его тоже репрессируют как сына кулака, скрывшего правду о своих родителях. Я как мог его успокаивал. Но о своей родословной молчал, красочно расписывая жизнь в детдоме. Я очень хорошо помнил наставления своего комсорга Степы Козлова, что «все свое надо нести в себе и никогда не вытряхивать наружу».
