Анна Гагарина - Слово о сыне
Недавно Надя, Мариина дочка, привезла старую тетрадь, в которой Володя писал диктанты под Юрину диктовку. Листали мы эту тетрадку, заметили: диктантов много, а ошибок в них к концу все меньше да меньше. На последних страничках Юра даже пятерку брату вывел, подписался: Ю. Гагарин.
Неподалеку жила и моя младшая сестра Ольга с девочками Лидой, на год Юры младше, да маленькой Галинкой, которая родилась в конце войны и которую отец не увидал. Ольгин муж Николай Ричардович погиб накануне Дня Победы. Ольга с дочками перебралась из Брянска в Клязьму, поближе к старшей сестре.
Ольга тоже порассказала о Юре, о том, что он ласковый, заботливый и очень веселый.
Уехала я из Москвы успокоенная: сын мой на верном пути.
Перед Новым годом пришло от Юры коротенькое письмо, полное радостных сообщений: 14 декабря 1949 года его приняли в комсомол, за отличные успехи в учебе и практике наградили билетом на елку в Колонный зал Дома союзов.
Новый, 1950 год семья наша встречала почти в полном составе: Алексей Иванович, я, Валентин с женой Марией, Зоя с мужем Димой Бруевичем и дочкой Тамарочкой, Бориска. Не хватало только Юры: билет на елку в Колонный зал был выдан на второе или третье января.
Встречать его к поезду пришли я, Бориска и Тамара. Смоленский поезд останавливался в Гжатске на короткие минутки, едва стал — бежит мой мальчик: полы форменной шинели развеваются, шапка на затылок сдвинута, сам румяный, довольный и, как всегда, улыбается во весь рот. Тут же у поезда открыл маленький фибровый чемоданчик. Чувствую — сразу всем хочет поделиться. Тамаре вынул гостинец — яркий пакет со сладостями.
— Такой подарок вручают на елке.— А потом говорит: — Ты уж всем дай полакомиться. Здесь много, тебе останется.
Пока до дома дошли, он про Колонный зал рассказывал. Все его там поразило: красивые лестницы, огромные хрустальные люстры, натертый паркетный пол. Но более всего, конечно, елка — лесная красавица и все аттракционы: всевозможные игры, хороводы. Говорил взахлеб: «Представляете?.. Нет, вы представить не можете!» Очень уж ему хотелось, чтобы мы вместе с ним будто бы поприсутствовали на этом торжестве. Юра не уставал говорить о елке в Колонном зале. Но рассказал и о том, как весело встретил он Новый год. Конечно, отправился он в Клязьму. Перечислил все радостные заботы: и как елку украшали, и как они с Надей винегрет готовили, и какие вкусные пироги тетя Маруся напекла. За столом собрались обе семьи: Мариина и Ольгина. Не хватало только самой Марии. Так уж выпало, что она дежурила в поликлинике в эту ночь. Ребятишкам очень хотелось, чтобы семьи были в полном сборе, но в поликлинике работал очень строгий вахтер, он, зная Марииных ребят, даже не вызвал бы сестру к ним.
Юра дошел до этого места в рассказе, на минуточку замолк, обвел всех задорным взглядом и сказал:
— А я говорю: «На спор — вызову тетю Марусю!» В половине двенадцатого ребята гурьбой пошли к поликлинике, нажали звонок, сами отошли, на крыльце только Юра остался. Выглянул вахтер, Юра голосу своему тревогу придал:
— Мам-ка рожает! — И вроде бы заплакал.
Вахтер сразу же заторопился:
— Сейчас, мальчик! Сейчас фельдшер-акушерка придет.— Заспешил в поликлинику, зовет: — Мария Тимофеевна! Срочный вызов! Роды!
Мария вышла, Юру увидела — сразу, конечно, все поняла.
Юра заразительно смеялся, да и нам всем было весело, когда мы представляли, как он роль свою играл. Алексей Иванович смеялся, приговаривал:
— Это ты хорошо придумал: «Мамка рожает!» Это ты молодец! С таким годить не приходится! Вахтер сразу: на вызов!
— Да! Я спор выиграл. Тетя Маруся тоже довольная была. На самый Новый год с нами посидела. А потом мы все ее проводили. Это уже в 1950 году было.
В каникулы повстречался он со многими друзьями, сходил в школу на бал-маскарад, во многом помог мне по хозяйству: наколол дров столько, что хватило их до весны, водой полностью обеспечивал, почистил скотный двор, разметал снег на участке, на улице рядом с домом. Особое удовольствие доставляли ему игры с Тамарой, он ей и сказки читал, и какие-то фигурки клеил, и рисовал.
Через неделю уехал. Письма из Люберец шли постоянно, они помогали нам знать о жизни сына. Как-то написал, что у товарища купил фотоаппарат. Не новый, но очень хороший. Назывался «Любитель», стал присылать фотографии. Проявлял и печатал он в Клязьме, так что получала я снимки, видела, как выглядят мои сестры, племянницы и племянник. Однажды Юра покаялся, что от фотографирования пострадала Мариина гортензия. Ребята, оказывается, все растворы выплескивали за окно, прямо в сад. «Мама, не беспокойся,— писал он.— Мы с Надей пересадили на прежнее место другой куст, не хуже. Тетя Маруся успокоилась».
Юра всегда так. Если допускал ошибку, всегда сознавался, сразу же исправлял.
Я, конечно, ему выговор сделала, Марии написала письмо с извинениями. И она ответила, что не сердится, да и новый куст сразу прижился, обещает быть не хуже загубленного.
...Эта гортензия растет в Клязьме и по сей день. Когда Надя приезжает ко мне, она захватывает цветущую ветку. Летом ли, зимой. Ведь зимой засохшая гортензия выглядит очень нарядно.
...Мария писала мне не реже Юры, сообщала о его посещениях, говорила, что часто она рассказывает племяннику о жизни в Петербурге, о революционных традициях рабочего класса. Марии было что рассказать! А Юра делился с ней впечатлениями о прочитанных книгах. Он, как и все ребята, старался побольше узнать о революционерах, о людях, совершивших подвиг во славу Родины. Прочитал все книги о В. И. Ленине, преклонялся перед героизмом Артема, Михаила Васильевича Фрунзе.
Зимой Юра с двоюродными сестрами Надей, Лидой ходил на каток, на лыжах. Приучал он и Володю к спорту, очень его пристрастил к этому занятию.
Как о каком-то особенно важном, торжественном событии сообщил Юра, что у них началась производственная практика, что работу они выполняют наравне с рабочими («только, конечно, помедленнее» — уточнил в письме), литейщики относятся к ним как к равным. Встает рано, быстро умывается, завтракает, выходит на улицу, а там вливается в рабочий поток.
Я представляла, с какой гордостью идет мой сын в рабочем строю.
Через месяц пришел денежный перевод из Люберец. Юра получил первую получку, часть послал «на хозяйство». Алексей Иванович поворчал немного:
— Чего выдумал, пусть бы себе, что необходимо, купил.— Но я видела, что отец доволен этим поступком сына.
Вообще надо сказать, что Алексей Иванович очень ревниво относился к мужской чести, считал, что мужчина должен взять на себя тяжелую работу, прежде всего позаботиться о близких, а потом уж о себе, не ждать помощи, а стараться самому такую помощь оказать. Высшей похвалой в его устах были слова: «Самостоятельный мужик».
