Юрий Безелянский - Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Естественно, разгорелся скандал.
Лучшим выходом для Уайльда был бы окончательный разрыв с Бози и отъезд из Англии. Но он не сделал ни того, ни другого. Не покинул Лондон и не вышел из огненного круга своей страсти. Друзья говорили, что он «просто сумасшедший», поступая таким образом. На что у него нашелся прекрасный ответ: «Я вполне согласен, что все гениальные люди безумны, но вы забываете, что все нормальные люди идиоты».
Оскар Уайльд еще более усугубил свое положение, когда по совету своего любовника вступил в выяснение отношений с маркизом Куинсберри (надо заметить, что Бози отца ненавидел). Дело кончилось для Уайльда оскорблением. Как эстет, как денди, наконец как поэт, он не смог ответить каким-то радикальным действием, и вся эта история попала в судебные инстанции. Маркиз Куинсберри объявил Уайльда «содомитом». 6 апреля 1895 года Уайльду было предъявлено обвинение в нарушении норм общественной морали. Стало быть, суд. Ответчик наивно ожидал гуманного решения, а вместо него получил жестокую кару.
Процесс был громким. Пуританское английское общество получило прекрасную возможность посчитаться с человеком, который многие годы «задирал» приличных буржуа, развенчивал их мнимые добродетели и вообще раздражал их своей чрезмерной язвительностью.
25 мая 1895 года, оглашая приговор, судья сказал:
— Преступление, которое вы совершили, настолько ужасно, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не выразить все те чувства, которые испытывал бы при этом любой честный человек, присутствующий при унизительном разбирательстве.
Что за разбирательство? Дело в том, что маркизу, то бишь истцу, ничего не стоило с помощью частных детективов набрать «компромат» против Уайльда, и все представшие перед судом одиннадцать юношей дружно дали показания о том, что на стезю порока их вывел не кто иной, как Оскар Уайльд. Что именно он — их совратитель.
Уайльду дали максимальный по тем временам и законам срок: два года тюрьмы. Во дворе суда собралась толпа, которая по случаю приговора устроила хороводную пляску с хохотом и пением. Когда Уайльда вместе с другими осужденными перевозили из Лондона в небольшой городок Рединг, находящийся по соседству с Оксфордом, городом его юности, кто-то из зевак в толпе, окружившей арестантов, узнал писателя и плюнул ему в лицо.
Поверженный кумир! От любви до ненависти — всего полшага. Сразу перед Уайльдом разверзлась пустота. Друзья покинули его. Поклонники его таланта разом замолчали. Жена ушла от него еще до начала процесса. Скрытые враги, ликуя, перешли в лагерь врагов открытых. В театрах перестали ставить его пьесы. Книготорговцы сжигали его книги. Каждый норовил заклеймить позором своего бывшего кумира.
Для писателя началась совсем другая жизнь. Однако он не жаловался ни на кого, никого не обвинял, он остался верен себе и мужественно и смиренно отбыл свой срок заключения, весь этот двухлетний ад, и все — «за чрезмерность мечты», как выразился Бальмонт. Хотя, конечно, иногда отчаяние перехлестывало через край. В одну из таких минут он писал лорду Альфреду:
«После страшного приговора, когда на мне уже была тюремная одежда и за мной захлопнулись тюремные ворота, я сидел среди развалин моей прекрасной жизни, раздавленный тоской, скованный страхом, ошеломленный болью. Но я не хотел ненавидеть тебя. Ежедневно я твердил себе: „Надо и сегодня сберечь любовь в моем сердце, иначе как проживу я этот день?“ Я напоминал себе, что по крайней мере ты не желал мне зла. Я заставлял себя думать, что ты только наугад натянул лук, а стрела пронзила Короля сквозь щель в броне. Я чувствовал, что несправедливо взвешивать твою вину на одних весах даже с самыми мелкими моими горестями, самыми незначительными потерями. Я решил, что буду и на тебя смотреть как на страдальца. Я заставил себя поверить, что наконец-то пелена спала с твоих давно ослепших глаз. Я часто с болью представлял себе, в каком ужасе ты смотришь на страшное дело рук своих. Бывало, что даже в эти мрачные дни, самые мрачные дни моей жизни, мне от всей души хотелось утешить тебя. Вот до чего я был уверен, что ты наконец понял свою вину…»
Но Бози ничего не понял, и Оскар Уайльд никак не хотел этого замечать. Больше всего он страшился крушения мифа их любви. Однако Бози был на свободе и продолжал пользоваться всеми благами жизни, а Уайльд был их начисто лишен. Условия содержания в тюрьме были ужасными. Эстет и денди был одет в грязную и рваную одежду, в лохмотья, которые отнюдь не выглядели живописными. Прибавьте к этому плохое и скудное питание. Отвратительные запахи… Но еще горше были моральные муки.
В «Балладе Редингской тюрьмы» Оскар Уайльд писал:
…Но вот настиг решетки свет.
По стенам их гоня,
Вцепились прутья в потолок
Над койкой у меня:
Опять зажег жестокий бог
Над миром пламя дня…
И в сердце каждого из нас
Надежда умерла…
И оставалось только ждать,
Что знак нам будет дан,
Мы смолкли, словно берега,
Одетые в туман,
Но в каждом сердце глухо бил
Безумец барабан…
Примечательно, что бывший эгоцентрик не пишет о своих индивидуальных страданиях, не выпячивает свое «я», а все растворяет в слове «мы».
Тюремная исповедь озаглавлена словами католической молитвы «De profundis Clamavi» («Из бездны взываю…» — лат.). Уайльд не оправдывал себя, с горечью констатировал, что «гениальности часто сопутствуют страшные извращения страстей и желаний». Эволюция во взглядах: раньше «наслаждения», теперь — «извращения».
В тюрьме Уайльд начал терять слух и зрение. Он пережил минуты страшного отчаяния: «Ужас смерти, который я здесь испытываю, меркнет перед ужасом жизни». За несколько месяцев до того, как покинуть Редингскую тюрьму, он писал Роберту Россу: «Даже если я выберусь из этой отвратительной ямы, меня ждет жизнь парии — жизнь в бесчестье, нужде и всеобщем презрении».
Оскар Уайльд вышел на свободу больным, сломленным и опустошенным человеком. Он понимал, что в Англии ему нет места, и начинается трехгодичное скитание по Европе. Отверженный попытался найти пристанище на Капри, куда сбежал после скандала молодой лорд Альфред. Он искал участия и тепла, но Бози в основном интересовали лишь деньги. Еще в тюрьме Уайльд получил от него письмо, в котором были такие слова: «Когда вы не на пьедестале, вы никому не интересны…» Ну, а вышедший из тюрьмы Уайльд был еще дальше от пьедестала.
Жена оставила Уайльду деньги, но при условии, что он не будет докучать ни ей, ни двум их детям — сыновьям Сирилу и Вивиану. Но «откупные» кончились, опять же Бози помог их быстро промотать. Закончила жизненный свой путь и Констанс. Она умерла в Генуе. Когда Уайльд пришел на ее могилу, то с горечью прочитал на надгробной плите не свою фамилию, а ее девичью: Ллойд. Это означало, что она навечно отреклась от своего непутевого мужа.
