Феликс Медведев - Вознесенский. Я тебя никогда не забуду
После давней дружеской выволочки стараюсь следовать совету своего наставника – «думать, думать», прежде чем что-то сделать. Увы, получается не всегда…
В своем архиве я нашел статью Андрея Вознесенского, написанную им в связи с приездом американского поэта У. Д. Смита.
Как по-английски «лабух»?Лауреат многих престижных литературных премий, одно время консультант поэзии при Библиотеке конгресса, У.Д. Смит – один из виднейших поэтов США.
Родился поэт в 1918 году. В жилах его смуглого тела течет кровь индейского племени чероки. От морской службы в поэзию пришли мужественность, стальные мускулы и глазомер снайперской строки. Он автор полутора десятков книг, взрослых и так называемых детских. Сборники «Жестянка» (именно она появилась в алюминиевой обложке), «Город Пиш-маш», «Мистер Смит ерундит» сразу вывели его в ряд лучших поэтов современности. Олимпийская критика «толстых» журналов давно считает его одним из маститейших мэтров.
В музыке его поэзии – девственная природа Луизианы, земное упорство труда переселенцев, наив лирики, может быть, даже близость к японской акварели, экономная грация, современные ритмы, страшная изнанка сегодняшнего города и необходимое мужское свойство – юмор. В отличие от своих многих коллег У. Д. Смит любит рифму. Оркестровка его стиха сложна и одухотворенна. В этом – его классичность и демократизм.
Образы макбетовского Банко, «бирнамский лес» и т. д. соседствуют у него с арго, реалиями современного быта.
Совесть – традиция поэзии. Поэт мучим вопросами судьбы человеческой, поиском истины. Стихи поэта неуспокоенны, нравственны, но не в нравоучительном, а в художническом смысле.
Читая его знаменитейший «Поезд», мы чувствуем беспокойную совесть, набатный колокол поэта:
Мы не ждем катастрофы. Мы пьем лошадиными дозами.
Груды трупов наяривают бульдозеры.
Наш голубенький шарик превращаем в пустыню.
Человек на Луне шарит лапами в скалах остылых.
И привозит оттуда
Каменюги с мертвящим названием,
Чтоб прибавить их к грудам
Земных бездыханных развалин…
Это то, о чем писал Достоевский: «В поэзии нужна страсть…»
Русскую поэзию У. Д. Смит чувствует и знает прекрасно, любовь его к ней не абстрактна. Не случайно, кроме всего, он – президент американской ассоциации перевода.
Как упоенно точно перевел он «Телефон» К. Чуковского!
Помню, как читал У.Д. Смит свои переводы, в том числе и «Телефон», нашей детской аудитории. Она чужда дипломатичности и чинопочитания. Искренность ее беспощадна. Она точно уловила сходство стихов. Английский язык, смеясь, собезьянничал русскую рифмовку. Шквал оваций был наградой заморскому гостю.
Демократизм, естественность, верность дружбе исповедует поэт и в жизни. Контрастируя со штампованным богемным образом стихотворца, Бил в разговоре с вами не преминет трогательно упомянуть о жене своей, француженке, которую он называет по-русски – Соня…
На русский Смита прекрасно перевели Б. Заходер и А. Сергеев. Всегда в переводах, даже таких идеальных, как лермонтовские и тютчевские (может, даже особенно в них!), есть отпечаток характера переводящего.
Любой портрет – это одновременно автопортрет художника. Так поступает и сам Смит – блистательный переводчик, вводя, например, в переведенные им «Озу» или последний мой сборник «Ностальгия по настоящему» классический аромат своей манеры рифмовки. Думаю, что такие слова, как «лабух» или «печоринский», соответствуют духу английского сленга и «чайльд-гарольдизма».
Я объединил шесть тем из произведений Смита в композиционно-музыкальный цикл.
Сейчас У. Д. Смит гостит в нашей стране по приглашению советских писателей. 2 октября он читал свои стихи перед студентами МГУ. Добро пожаловать в нашу страну и поэзию, Уильям Джей Смит! Добро пожаловать, дорогие читатели, в страну поэзии Уильяма Джея Смита!
Хочу привести здесь мое любимое стихотворение Смита «Женщина у зеркала» в блестящей интерпретации Андрея Вознесенского:
Ты все причесываешься в ванной,
все причесываешься.
Все пирамиды, сфинксы все изваяны,
ты все причесываешься,
гусиные вернулись караваны,
Шехерезады выдохлись и Чосеры,
ты все причесываешься.
Ты чешешь свои длинные, медвяные,
окутываешь в золото плечо свое,
с пушком туманным тело абрикосовое,
ты все причесываешься.
Свежайшие батоны стали черствыми,
все розы распустившиеся свянули,
устали толкователи Евангелья,
насытились все властью облеченные,
отмучились на муки обреченные,
повысохли в морях русалки вяленые,
все тайны мироздания – при чем они?
Ты с Вечностью ведешь соревнование.
Ты все причесываешься.
Четвертый час заждался на диване я,
осточертела поза мне печоринская,
паркет истлел от пепла сигаретного,
я ногу отлежал, да и все прочее,
как говорится, положенье «сосовое», —
ты все причесываешься.
Все в ресторанах съедены анчоусы,
спиричуэлсы спеты пугачевские,
накрылось электричек расписание,
чесать пора отсюда, я подчеркиваю,
но ты, как говорится, не почесываешься,
ты драишь косы щеткою по-черному.
«Под ноль» тебя обрею!
Ноль внимания.
Ты все причесываешься.
Люблю я эту дачу деревянную,
жить бы да жить и чувствовать отчетливо,
что рядом ты, душа обетованная,
что все причесываешься.
Под дверью свет твой прочертился щелкою,
в гребенке электричество пощелкивает.
эй, берегись! Устроишь замыкание!
Ночной смолою пахнет сруб отесанный.
Я слышу – учащается дыхание.
Чу! Кончила? Шуршит простынка банная.
Нет, все причесываешься.
Мне кажется, любителям поэзии, и не только отечественной, будет интересно познакомиться и с необыкновенно интересными размышлениями У. Д. Смита о поэтах и переводчиках, написанную сорок с лишним лет назад. Привожу в сокращенном виде публикацию из журнала «Америка», зафиксированную в моем архиве под номером 874.
Одно из американских издательств запланировало выпуск книги Вознесенского в США. Для работы над книгой пригласили шесть известных американских поэтов. Среди них был и Уильям Смит. На примере творчества труднопереводимого Вознесенского автор раскрывает своеобразные тайны «мастерской перевода».
Один безумец понял другогоПоэты и переводчикиДля перевода стихов Вознесенского требовалась известная смелость. Никто из нас не знал русского языка, и, тем не менее, мы осмелились взяться за перевод одного из самых талантливых и сложных современных русских поэтов. Из всей нашей группы мне одному следовало бы иметь некоторое понятие о русском языке. Дело в том, что в конце Второй мировой войны я три месяца учил его в Школе иностранных языков военно-морского флота США, но в связи с окончанием войны я этот курс преждевременно бросил. Так как мне хотелось поскорее забыть четыре года войны и все с ней связанное, я за последующие 20 лет ни разу не брал в руки русского текста и не слушал русских пластинок. Русская литература меня, конечно, интересовала, и русскую поэзию я продолжал читать, но всегда в переводах. Когда в 1970 году я поехал в Советский Союз, то в памяти у меня стали воскресать забытые звуки речи, которой меня обучали хоть и недолго, но интенсивно, однако к письменности они не имели отношения. Впрочем, через месяц я убедился, что могу следить за разговором русских и кое-что понимать. Однако как собака, снимающая лишь привычные фразы, с которыми к ней ежедневно обращается хозяин, я мог в ответ только кивать головой, сказать же почти ничего не мог.
