Хайнц Кноке - Я летал для фюрера. Дневник офицера люфтваффе. 1939-1945
Я достиг места боя за несколько минут. К северу от меня товарищи ожесточенно сражаются с четырьмя «бленхеймами». Один вражеский самолет уже горит, через несколько секунд он упал в море. Остальные попытались скрыться в тумане. Я не потерял их из виду и приготовился атаковать «бленхейм» сзади.
Я дал длинную очередь из всех пулеметов и пушек и увидел, что у противника загорелся правый двигатель. Он стал резко падать в низкие облака и вскоре скрылся из виду, было видно только красное зарево После того как я приземлился, с нашего корабля сообщили, что они видели, как горящий «бленхейм» упал в море в секторе Антон-Квелле-три.
Это, наверное, мой — значит, я сбил свой второй самолет.
6 ноября 1942 года12.00. Из штаба дивизии пришло сообщение о двух приближающихся «москито». В этот же момент зазвонил мой телефон. Лейтенант Kpамер (Kramer), дежурный офицер штаба дивизии,[14] спрашивает, смогу ли подняться в воздух при такой плохой погоде.
Я ответил, что не смогу. На высоте 30 метров сплошная пелена туч, видимость нулевая. Я не вижу даже другого конца летного поля. Извини, Крамер, но это невозможно. В такую дрянную погоду томми разобьются без нашей помощи. Дождь продолжается уже несколько часов — монотонно моросящий. Летчики бездельничают одни играют в карты или пишут письма домой другие спят в соседней комнате. Я отметил про движение «москито» на карте. Они летят в глубь территории рейха, к самому сердцу Гер мании. Через час пришло сообщение, что они над Берлином, и наши зенитчики открыли по ним огонь. У этих парней железные нервы. Полет в такую погоду — это не шутки. Телефон снова зазвонил.
— Пятое звено, лейтенант Кноке у аппарата.
На этот раз звонит полковник Хеншель,[15] командующий воздушными силами, прикрывающими побережье Северного моря.
— Какая у вас погода, Кноке?
— Ужасная, господин полковник. Видимость — несколько метров.
— Кноке, вам нужно взлетать, другого выхода нет. Мне только что звонил рейхсмаршал Геринг. Он в бешенстве. Почему мы не в воздухе? Для нас погода слишком плоха, а эти проклятые томми долетели до Берлина, вы не представляете, как я скажу это рейхсмаршалу? Эти «москито» должны быть уничтожены любой ценой. Вы поняли?
— Да, господин полковник.
— Кого вы намерены послать?
— Полечу я сам, вместе с сержантом Веннекерсом.
— Очень хорошо, желаю вам удачи.
— Спасибо, господин полковник.
Веннекерс и я — единственные пилоты в нашей части, которые имеют опыт полетов вслепую. Мы не первый раз поднимаемся в воздух в такую погоду.
Мы взлетаем в 13.30.
Я практически ничего не вижу. Проклятый дождь! Постепенно снижаясь, мы летим над самыми крышами домов, деревьями и линиями электропередач. Радиосвязь с землей нормальная. Лейтенант Крамер корректирует наш полет с земли.
Томми двигаются к северо-западу через Бремен.
Я взял курс к побережью. Погода над морем не лучше. Последние сообщения с земли говорят о том, что «москито» находятся в секторе Бета-Квелле-восемь, курс три-один-пять. Мы скоро их за метим, если будем смотреть в оба. Хоть бы дождь перестал! Мы смогли бы сосредоточиться на этих мерзавцах.
Время — 13.47.
Я совсем ничего не вижу. Это меня бесит.
База сообщает: «Вы уже должны их увидеть. Попробуйте чуть повернуть влево».
Я не ответил, передо мной неожиданно появилась расплывчатая тень. Это «москито».
Он тоже заметил меня, резко взял вверх и налево, чуть не зачерпнув крылом воду. Потом метнулся вправо, опять рванул влево.
Нет, нет, друг мой. Не так просто уйти от Кноке. Каждый раз, когда он уворачивался, моя очередь проходила у него перед носом.
Мы летим низко, очень низко, направляясь в открытое море. Мой томми оставляет слабый след. На полной скорости он идет курсом три-два-ноль. У него поразительно высокая скорость. Но мой добрый «Густав»[16] идет не менее быстро. Я у томми на хвосте. Веннекерс постепенно отстает. Такая бешеная скорость не под силу его самолету.
Я хочу открыть огонь с наиболее близкого расстояния, поэтому стараюсь приблизиться к нему. Медленно, почти незаметно я подкрался к томми. Закрыл крышки радиатора и приблизился к нему до 50 метров. Он прямо передо мной.
— Стреляй, Кноке, стреляй!
Я надавил обе гашетки. Очередь прошила его левый двигатель. Его самолет сделан из дерева, поэтому крыло загорелось и оторвалось. Через несколько секунд «москито» исчез в зеленых глубинах Северного моря.
Это мой третий.
На воде не осталось ничего, кроме масляного пятна. Я вытер пот с лица.
23 декабря 1942 годаВ 11.50 я вернулся с патрулирования конвоя. Грузовые корабли, сопровождаемые эсминцем и четырьмя торпедными катерами, вышли в устье Везера. С приливом они доберутся в Бремерхафен.
В 12.57 я возвращаюсь туда. Экипажи кораблей стоят на палубах и машут нам руками. Они ждут не дождутся, когда окажутся в порту.
Через 20 минут я получил приказ возвращаться. Едва я приземлился и механики дозаправили мой самолет, снова объявили тревогу.
«Бленхеймы» направляются к нашим кораблям. Мы перехватили их у Нордернея. Самолетов было два, но, заметив нас, они исчезли в облаках и больше не показывались. Проклятие! Это мой 150-й вылет. Хотелось бы отпраздновать это событие увеличением моего боевого счета.
Сегодня сочельник. Ко мне приезжает Лило с Ингрид, нашей маленькой дочкой.
24 декабря 1942 годаСочельник.
Никакой активности с обеих сторон. Враги соблюдают молчаливую договоренность о перемирии.
Лило и я снова вместе. Первый раз мы втроем у сверкающей елки. Я взял на руки маленькую Ингрид. Ее тоненькие ручки тянутся к елочным огням.
Вокруг странная, мирная тишина. Лило поцеловала дочку и меня. Ее полуоткрытые губы излучают тепло и нежность. Аромат духов смешивается с запахом хвои. Ощущение радости и счастья распространяется по комнате.
Тихо постучавшись, вошел Дитер Герхард. Он поцеловал руку Лило и пожелал нам счастливого Рождества. Мы с ним позже обойдем летчиков нашего звена. Солдаты украсили свои комнаты елками или веточками пихты. Сейчас они лежат в кроватях, читают, курят или сидят за столом, пишут, играют в карты.
— Всем счастливого Рождества!
— Спасибо, господин лейтенант, и вам того же желаем!
Через некоторое время мы с Дитером вернулись в наши комнаты. Земля покрыта снегом. Это необычно для побережья. Доносятся звуки гармоники. «Тихая ночь, святая ночь…» Это самая прекрасная из всех немецких рождественских песен. Даже англичане, французы и американцы поют ее сегодня. Знают ли они, что это немецкая песня? Понимают ли ее глубинный смысл? Почему люди во всем мире ненавидят нас, немцев, но поют немецкие песни, слушают музыку немецких композиторов, Бетховена, Баха, читают стихи великих немецких поэтов? Почему?
