Василий Шатилов - А до Берлина было так далеко...
Но вернемся к обороне, которую мы готовили в новом районе. Как я уже говорил, она строилась прежде всего кап противотанковая. Командиры и красноармейцы дивизии знали, что танки — главный козырь немецко-фашистских войск. Однако мы не переставали изумляться тому, откуда у гитлеровцев столько танков. В каждом бою огнем нашей артиллерии выбивали десятки машин. Немало танков превратили в пылающие факелы и наши смельчаки истребители. Казалось, что после таких потерь фашисты не скоро смогут оправиться. Однако на другой день в атаку шло не меньше, а больше танков и бронетранспортеров, чем вчера. Ответ на этот вопрос мы нашли, осматривая подбитые вражеские боевые машины у села Медвин. На нескольких танках мы нашли марки заводов «Рено» и «Шкода». Заявление наших руководителей, нашей прессы о том, что фашистская Германия поставила на службу своей агрессии весь промышленный потенциал Европы, приобрело для нас вполне конкретное и убедительное содержание.
Итак, штаб дивизии, зная наверное, что в бою, который может разгореться сегодня, в крайнем случае, завтра, опять придется отражать танковый удар противника, придирчиво следил за тем, чтобы выполнялись все требования устава об организации противотанкового оборонительного боя.
Инженерные работы велись допоздна. С рассветом они были продолжены. Артиллеристы 1-го дивизиона, приданного 893-му стрелковому полку, куда я направился ранним утром, подготавливали сектора обстрела и обзора, строили укрытия для орудий. Впереди колыхалось широкое пшеничное поле. Высокая пшеница закрывала для стрелков и артиллеристов горизонт, не давала возможности вести прицельный огонь. Можно было бы поджечь пшеницу и решить проблему. Но ведь хлебное поле не только мешало, но и помогало обороняющимся: оно укрывало от противника, особенно от его авиации, наши позиции, мешало гитлеровцам вскрыть систему обороны. И было принято единственно верное в данных условиях решение: проложить в пшенице сектора для огня. Бойцы принялись вытаптывать хлеба ногами, засверкали невесть откуда взявшиеся косы и серпы, засновали взад-вперед повозки…
Мне, человеку, родившемуся и выросшему в деревне, сыну потомственного крестьянина, было до слез больно видеть эту картину. Я знал цену хлеба, знал, каким трудом и потом он достается. Запомнилось, как в двадцатом году на воронежские поля обрушился суховей и выжег на корню все посевы. Нашей большой семье — у меня было пять братьев и шесть сестер — хлеба хватило едва до зимы. Начался голод. Мы ели картофельную кожуру, жмых, мякину, лузгу, варили кору деревьев, вырывали из-под снега съедобную траву-«самсончики». Все время мы мучились от голода, и единственным желанием было вдоволь, досыта поесть хлеба. Вскоре в нашем селе прошел слух, что хлеб можно выменять на соль. Соль же можно легко добыть на Волге. И вот с двоюродным братом Дмитрием мы отправились в далекий Царицын за солью. Долго мы странствовали, в пути попадали во всякие переделки. Соль мы все же добыли и привезли в родное село. Это спасло всю семью, кроме брата Николая, который умер от голода, так и не дождавшись хлеба, выменянного на царицынскую соль.
Вспомнилось, как года через два после голодовки хлеб уничтожил огромный, с куриное яйцо величиной, град, и семья еле дотянула до нового урожая.
И вот теперь, видя, как советские люди уничтожают свое богатство, я буквально страдал от горя и ненависти…
От артиллеристов мы пошли в штаб 893-го стрелкового полка. Дежурный по штабу доложил, что командир полка беседует с истребителями танков, и проводил на ближайшую поляну, где мы невольно оказались очевидцами такой сцены. Майор Кузнецов стоял в окружении красноармейцев. Беседовали о предстоящем бое.
— Снова танки на нас попрут, товарищ майор? — спросил командира полка красноармеец лет двадцати с веснушчатым лицом.
— Снова попрут, — вздохнул майор. — Уж очень фашисты долго топчутся на нашем направлении! А это, по всему видно, не входит в их расчет.
— И откуда у них столько этих самых коробок на гусеницах?
— Наклепали они действительно много. Но ведь с каждой подожженной нами машиной их у гитлеровцев становится все меньше. Значит, надо их выжигать!
— Да долго ли продержишься с бутылкой против танка? Бой-то не на равных.
— И какой же выход? Пропустить немецкие танки к Днепру, а самим в окопы спрятаться? — спросил Кузнецов красноармейца.
А тот обиженно ответил:
— А я ничего подобного, товарищ майор, и не предлагаю. Конечно, встретим фашиста как положено. Только обидно: он на тебя броней и гусеницами, а ты с гранатой да с бутылочкой.
— Почему с гранатой да с бутылочкой? Нашему полку придан противотанковый артиллерийский дивизион. Двенадцать стволов. Если каждое орудие подобьет хотя бы один танк, и то двенадцать машин. А артиллеристы стрелять умеют. Так что лазаря петь заранее не рекомендую. На победу надо настраиваться.
— Это верно, товарищ майор. Мои товарищи Володя Токарев и Сережа Петушков точно так же считали. Но оба погибли под гусеницами фашистских танков. А какие были ребята! Золото. Мстить за них я буду проклятым фашистам! В истребители добровольно записался. Но хорошо, чтоб и артиллерия по ним била, и наши танки чтоб давили немчуру.
Мы чувствовали, что и майор Кузнецов, и красноармейцы настраивались в душе на худшее. Они понимали, что ни им, ни их товарищам назад пути нет, понимали, что, вполне возможно, придется навсегда остаться на этом поле, как полегли уже Володя Токарев, Сережа Петушков и многие, многие другие сыны великой России. Конечно, и командир полка, и его собеседник надеялись, что и на этот раз вражеская пуля пролетит мимо, но война есть война.
Да что и говорить, не знали они еще, как, впрочем, и мы в штабе дивизии, что 196-я стрелковая, а еще точнее, 893-й полк оказались на самом острие главного удара вермахта здесь, на Юго-Западном направлении советско-германского фронта.
Если мы возьмем схему Киевской оборонительной операции, то увидим, что стрелы немецкого наступления с конца июля — начала августа резко повернули на юг. Встретив упорное сопротивление защитников украинской столицы, убедившись, что взять с ходу Киев им не под силу, гитлеровское командование повернуло танковую группу Клейста в направлении Умань, Подвысокое с задачей отрезать отход на восток войскам 6-й и 12-й армий, ведущим тяжелые оборонительные бои. Наша дивизия и оказалась стечением обстоятельств на пути танков и мотопехоты Клейста.
Утро 29 июля 1941 года навсегда осталось в моей памяти. Было оно тихим, ясным. Даже не слышно было крика петухов и лая собак в соседних селах Нехворощ и Пешки. Их жители с домашним скарбом и гуртами скота ушли подальше от войны.
