Николай Реден - Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919
Разного рода митинги обеспечивали отдушину людям, страдавшим высокопарной манерой выражения. Нередко темы дебатов носили столь же шаржированный характер, как и лексика ораторов.
Однажды вечером мы с моей девушкой вместо посещения театра решили понаблюдать за массовым митингом прислуги, которая собиралась объединиться в профсоюз. Собрание проходило на арене крытого цирка, все места амфитеатра были заняты. Аудитория состояла из поваров и служанок в сопровождении их обожателей, которые сидели, обняв своих возлюбленных. В воздухе стоял запах пота вперемешку с дешевыми духами. Постоянно раздавалось приглушенное хихиканье и треск от лузганья жареных семечек.
Выступали с большим воодушевлением. Норовистая, неряшливая кухарка хотела знать, почему она должна находиться у плиты, когда другие еще спят. Она потребовала, чтобы слуги и хозяева согласовали час подъема. Широкоплечая, грубая женщина хмурого вида настаивала, чтобы слуга, занимавшийся одновременно приготовлением пищи и уборкой помещения, получал двойную плату. Застенчивая служанка с изогнутыми дугой бровями и очень высоким голосом высказала мнение, что, поскольку все равны, она должна, хотя бы раз в неделю, пользоваться гостиной хозяев для приглашения своих гостей.
Обсуждались многие другие проблемы такого же характера, а закончились дебаты звучной резолюцией и голосованием. Когда председатель ставил вопрос на голосование, собрание замирало на короткое время, пары разъединялись, затем каждый голосовал в поддержку предложения. Девушки поднимали руки, смущенно улыбаясь, в то время как сопровождавшие их парни оказывали им моральную поддержку, тоже принимая участие в голосовании. Чтобы не привлекать к себе внимания, мы тянули руки вверх вместе со всеми.
Однажды мы вшестером вышли послушать большевиков. В апреле в Россию прибыл Ленин и захватил со своими последователями дворец, где проживала известная балерина госпожа Кшесинская. Слушатели топтались вокруг этого места день и ночь, и большевистские лидеры обращались к ним с балкона второго этажа через короткие промежутки времени. Когда мы там остановились, появился Ленин и выступил с краткой речью. Это был сильный оратор, он сопровождал свою речь энергичными и резкими жестами, ударяя по балюстраде кулаком, как бы подчеркивая каждую фразу. Когда он жестикулировал наиболее энергично, мы аплодировали и кричали:
— Браво, Кшесинская! Браво, Кшесинская!
К сожалению, в этот вечер слушатели симпатизировали большевикам. Нас окружили солдаты и штатские с руганью и угрозами. В критический момент на помощь подоспела милиция и арестовала нас. Немедленно процессия из более чем сотни человек направилась в ближайший комиссариат, служивший революционным вариантом полицейского участка. Когда мы прибыли туда, кто-то предложил обвинить нас в нарушении общественного порядка и разжигании контрреволюционных настроений. Комиссар устроил открытое слушание нашего дела. Один из моих компаньонов, сохраняя невинное выражение лица, сказал ему, что мы в Петрограде впервые, кто-то указал нам на дворец Кшесинской, а когда мы увидели в темноте танцующую на балконе фигуру, то подумали, что это знаменитая балерина. Неожиданное объяснение озадачило всех присутствующих. Наши обвинители удовлетворились им, и нас немедленно отпустили.
Чаще всего не нужно было далеко ходить в поисках митингов. В училище их было предостаточно. Через шесть недель после революции курсанты получили вызовы, и занятия возобновились. Но здесь произошли большие перемены, и не самая малая из них состояла в предоставлении посторонним лицам трибуны в училище. Огромный зал столовой вмещал тысячи людей и был постоянно востребован. Начальство позволяло любой политической группировке пользоваться гостеприимством училища, однако курсанты напрягали свои способности для изобретения средств уничижения нежелательных гостей.
Скандал произошел в тот вечер, когда Зиновьев, известный большевистский лидер, выступил перед собранием солдат и рабочих в зале училища. Билеты на вечер заранее не распространялись, но плату за вход в зал с посетителей брали, а на собранные таким способом средства предполагалось финансировать одну коммунистическую газету. На митинге присутствовало около тысячи посторонних людей и тысяча курсантов, допущенных на собрание бесплатно.
Зиновьев выступил с довольно бесстрастной речью в защиту немедленного мира и с призывом к пролетариям всех стран бороться с угнетателями в своих странах. Когда он закончил выступление, предложили резолюцию, осуждающую войну, союзников и Временное правительство.
— Товарищи! Кто за резолюцию, поднимите руки! — зычным голосом воскликнул председатель собрания.
Солдаты и рабочие высоко вытянули руки вверх.
— Кто против? — вяло спросил председатель.
Все курсанты подняли руки, и большая часть аудитории последовала их примеру. Зиновьев срочно посовещался с членами президиума, и председатель предложил проголосовать повторно. На этот раз курсанты присоединились к одобрявшим резолюцию, а затем «гости» училища присоединились к курсантам, голосующим против. Председатель решил спасти дело.
— Резолюция принята! — провозгласил он в обстановке всеобщего замешательства.
Его слова встретили свистом и возгласами:
— Ложь! Ложь! Требуем нового голосования! Что он о себе думает?! Гоните его отсюда!
Зиновьев решил помочь деморализованному председателю и, подняв обе руки, крикнул:
— Кого не устраивает резолюция, могут получить свои деньги обратно!
Курсанты, которые не платили за вход, немедленно выстроились в очередь перед столом сборщика денег и стали требовать их возвращения. После недолгого колебания пришедшие на собрание тоже решили забрать свои деньги, но к этому времени их уже разобрали курсанты, и сборщик объявил, что денег не осталось. Объяснение не удовлетворило аудиторию. Со всех сторон послышались возмущенные выкрики:
— Воры! Верните наши деньги! Не дайте им уйти! Держите Зиновьева! Держите их!
Устроители митинга пережили ряд неприятных минут, прежде чем им удалось добраться до боковой двери. Курсанты были в восторге от исхода мероприятия, и вечером весь экипаж вернулся в казармы в прекрасном настроении.
«Диверсии» подобного рода не способствовали, однако, серьезной, полезной работе. Утренние и вечерние занятия носили отпечаток хаоса, в котором мы жили. Трудно было учить неправильные французские глаголы или сосредоточиться на решении задач по тригонометрии, когда все самое существенное для нашего настоящего и будущего тонуло в тумане неопределенности. Многие из нас считали годы обучения в училище подготовкой к службе своей стране, но это ощущение рушилось.
