Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое
– Вы, что ли, принимать будете? – бесстрастно спросила меня фельдшерица.
– Очевидно, – неуверенно сказал я. – Что привезли?
– Ампутация... травматическая... Закурить не будет?
Я достал сигарету и дал ей прикурить.
Она затянулась:
– Целый час на путях пролежал. Пока этот обалдуй сообщил.
– Все оплачу! – снова заревел пьяный. – Протезы ему куплю!
Молоденькая женщина вскочила со скамейки и затараторила:
– И кто же мог подумать, что это правда, доктор? Он прибежал, глаза вылупил, водкой разит. Человек, кричит, под поезд через меня попал. А кто мог подумать? Может, ему спьяну пригрезилось? Ну, пока разобрались, пока сообщили...
– Все у меня отрежьте! Все! – снова заревел пьяный.
– Слушайте! – обратился я к молоденькой женщине. – Берите своего красавца и идите спать. Все. Вы свое дело сделали.
Я подошел к носилкам, нагнулся и высвободил из-под одеяла бескровную руку.
Пульса не было. Я откинул одеяло до пояса и задрал испачканную в земле рубашку. Где-то глубоко-глубоко в груди я услышал намек на сердцебиение.
Я боялся откинуть одеяло совсем и посмотреть на ноги. Я боялся. Я никогда так близко не видел человека, который попал под поезд. В институтском морге я видел все. Я привык ко всему. Но там были только мертвые. Препараты. А здесь передо мной лежал еще живой человек, которому ноги переехало поездом. И поэтому я боялся взглянуть на все это.
– Подавать на стол? – нерешительно спросила сестра.
– Вызывайте второго хирурга, – сказал я, – а я пойду скажу Ивану Андреевичу.
– Он знает. Велел вам мыться.
В первый момент от этих слов у меня возникло где-то в спине такое же ощущение, какое испытываешь, когда высоко-высоко взлетаешь на качелях.
Потом меня подхватил какой-то бурный, неосознанный поток радости, и я ворвался в операционную.
– Ход операции помнишь? – спросил Иван Андреевич, не глядя на меня, продолжая манипулировать.
– Помню! – закричал я.
– Чего раскричался? Наладишь систему переливания и валяй. Про сократимость кожи не забудь. Перед тем как начать пилить кость, расслабишь жгут, перевяжешь сосуды. Ясно?
– Наркоз общий? – спросил я.
– Какой еще общий? При таком шоке общий? Нафаршируешь местно новокаином и валяй.
Ух, какими завистливыми глазами посмотрела на меня Лошадь, которая всего-навсего держала какие-то крючки! Ух, как я торжествовал!
Я натирал щетками густо намыленные до локтя руки и думал, что вот сегодня, несмотря на этот самый закон, бутерброд для меня все-таки упал маслом вверх. Сегодня я сделаю самостоятельную операцию, и какую!
Я стоял согнувшись над тазами с нашатырем. Нашатырь на редкость приятно щекотал ноздри...
Я думал о том, что вот так всегда бывает у врачей и актеров. Незаметный статист случайно заменяет заболевшего гения и сам тут же становится гением. Незаметный студент случайно заменяет врача, занятого на операции, и вдруг все обнаруживают новую звезду хирургии...
Я перешел ко второму тазу...
Как я завтра буду смотреть на наших! Мальчишки! Практиканты! Да я вчера ампутацию делал!.. А может, даже и не завтра, а сегодня. Может, еще и к Валечке успею! Таких два события в один день! Настоящий день рождения мужчины!
– Хватит плескаться, Сережа, – услышал я справа от себя голос нянечки.
Сестра подала мне сухие тампоны.
– И как это его угораздило? – почему-то весело спросил я.
И пока я вытирался и облачался в операционный наряд, я узнал, со слов нянечки, что пьяный парняга брел по путям по ходу поезда, недалеко от поворота. Пьяный ничего не понял, когда кто-то с ругательствами налетел на него. Он только почувствовал сильнейший удар в подбородок и очухался под насыпью. А когда очухался, полез наверх, чтобы рассчитаться с обидчиком по справедливости. Влез на насыпь – и тут же протрезвел. Помчался в деревню.
А дальше все так, как его жена рассказала.
Когда была налажена система переливания, когда были введены сердечные, когда все было готово, я подмигнул сестре и сказал весело:
– Ну, начнем?
Она ничего не ответила, и я пинцетом отбросил белую простыню, до пояса покрывавшую неподвижное тело...
С поля зрения исчезло все. Глаза выхватили только ноги. Только безжизненные ноги.
Ноги, которые еще час назад, подчиняясь корковым импульсам, помчались навстречу пьяному дебилу, чтобы продлить жизнь этого дебила еще на сорок-пятьдесят лет. Ноги, которые два часа назад, подчиняясь корковым импульсам, куда-то очень спокойно шли. Ноги, которым мало ли куда предстояло идти завтра...
Я видел только эти ноги, которые сейчас еще соединялись с телом их хозяина непонятно почему уцелевшими грязными лоскутиками кожи.
Я вдруг впервые за все время почти материально ощутил, что эти ноги совсем недавно принадлежали живому человеку. Живому. Что передо мной на столе лежит не препарат, не фантом, не труп. Живой человек, на месте которого я сразу представил своего отца, мать, Лошадь, Ивана Андреевича, себя... Я испытывал страшную физическую боль, как будто все это произошло со мной, а не с ним – лежащим на столе незнакомым человеком.
На этом операционном столе я вдруг увидел совсем рядом жизнь и смерть, которые соединялись друг с другом этими непонятно как уцелевшими грязными лоскутиками кожи. Я почувствовал себя вовлеченным в рукопашную схватку между жизнью и смертью. И в этой схватке я мог драться только на стороне человека, который лежал на операционном столе.
Я понял, да, я понял, что любая моя ошибка, любой неосторожный шаг будут расцениваться как предательство и шпионаж в пользу смерти...
И мне вдруг на мгновение стало страшно...
Мне захотелось не принимать участия в этой схватке, а просто наблюдать ее со стороны, бессмысленно держась, подобно Лошади, за крючки, или, еще лучше, не знать о существовании таких схваток...
Почему я не пошел в геолого-разведочный?..
Мне очень захотелось проснуться, именно проснуться. Но я не мог проснуться, потому что я не спал. Я стонал перед операционным столом, на который пикировала смерть. И человек на столе не мог сам от нее защититься...
– Вам плохо, доктор? – будто пронзил меня голос сестры.
Это заставило меня схватить протянутые мне ножницы, и я перерезал грязные лоскутики кожи. Бой начался.
Забулькал в белой эмалированной кружке набираемый мною новокаин.
– Давление? – крикнул я.
– Почти никакого, – ответила сестра.
– Лобелин!.. Строфант!..
Булькал новокаин и со свистом выходил из шприца в размозженные мышцы... Я уже ничего не замечал. Я видел только инструменты и рану.
– Пульс? – крикнул я.
– Появился, – услышал откуда-то издалека.
Порядок! Все будет нормально...
Все будет нормально... Пульс появился... Я действовал очень быстро. Во всяком случае, мне так казалось... Скальпель выскользнул из рук. Я машинально потянулся за ним к полу...
