Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная
Но, как правило, на театре помнят те случайные оговорки, которые потом попадают в классические. Вот пример хрестоматийной оговорки.
Театр Российской армии. Спектакль «Ревизор». Городничий сообщает то, что знает зритель с малых лет: Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор. И вдруг, ни с того ни с сего, заявляет: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет… Хлестаков».
Немая сцена. Что делать – занавес давать? Или поблагодарить публику за внимание? Самое интересное, что каждый театр почитает за честь приписать историю с выдачей Хлестакова в первой же мизансцене себе.
Интрига, предательски раскрытая с самого начала, повторяется и по сей день. Так, на генеральном прогоне «Венецианского купца» (в Театре им. Моссовета) во втором акте Басанио (Андрей Ильин) должен был сказать своей возлюбленной Порции (Евгении Крюковой), которая переодевается доктором права:
– Ты доктором была? И не узнал я.
Вместо этого Ильин выпалил:
– Так ты был Порция? И не узнал я.
Так была разрушена интрига.
Что происходит с артистами, когда они путают текст, никто объяснить не может. Подсознательное это, усталость, самонадеянность или что?
Театр сатиры. Спектакль «Интервенция» (1967 год). Опытный артист Клеон Протасов, исполняющий роль парторга Черноморского флота, выходит и держит речь: «Сегодня мы должны вспомнить наших погибших товарищей Петренко, Лазаренко, Нестеренко, Назаренко и еще 75 матросов». А он на одном из спектаклей:
– Сегодня мы должны вспомнить наших погибших товарищей Петренко, Лазаренко, Нестеренко, Назаренко и еще 75 способов.
Почему «способов»? О чем он думал в этот момент?
А о чем думал артист Овечкин, который на одном из спектаклей простейшую реплику: «Не баба, а зверь лютый» переделал как «Не бас, не газ, а что-то земляное». Не спрашивайте, какое затмение нашло на Спартака Мишулина в спектакле «Счастливцев-Несчастливцев», который слова «Эти чертовы следопыты» переиначил как «Эти чертовы педослиты».
Вообще со Спартаком Мишулиным очень часто происходили казусы. Спектакль «Бремя решения» про Карибский кризис. Братьев Кеннеди играют Андрей Миронов и Юрий Васильев. Министра обороны Макнамару – Михаил Державин, а Спартак Мишулин выступает в роли начальника штабов американской армии. Там был такой диалог:
Президент Кеннеди (Андрей Миронов):
– Что у вас, Томпсон? – обращается он к Мишулину.
– На пятницу назначена брам-бра-бди…
Спартак Мишулин никак не мог правильно произнести слово «бомбардировка». Ему посоветовали написать заковыристое слово крупными буквами в тетрадке, что он и сделал. Вышел, держа в руке свернутую трубочкой тетрадь. На вопрос президента «Что у вас, Томпсон?» развернул ее, хотел прочесть «бомбардировка», а тетрадка предательски свернулась обратно в трубочку. И история с проклятым словом повторилась. Каждый раз сцену все ждали с ужасом.
И вот на одном из спектаклей выходит Спартак Мишулин. Следует вопрос президента. И вдруг ответ:
– На пятницу назначен бомбовый удар.
Все от неожиданности забыли текст. Миронов так растерялся, что неожиданно набросился на другого генерала:
– А вы почему молчите?
Тот от неожиданности:
– А я-то чего? Я вообще в конце сцены говорю.
Чувствуя, что события приобретают непредвиденный оборот, режиссер закричала радисту: «Давай выстрел!» Раньше времени грянул выстрел, и Андрей Миронов, прыгнув в луч света, рухнул подстреленным президентом. В общем, вторую часть сыграли за семь минут и дали занавес, за которым артисты в истерике отползали к заднику. А зрители, сопереживая убитому президенту, ушли в тихом недоумении.
С этой карибской историей вечно были казусы. На роль военного вводили потрясающего острохарактерного артиста Евгения Графкина, роль которого сводилась к тому, что он выносил чемоданчик с ядерной кнопкой и говорил: «Внимание! Приказ Верховного главнокомандующего…» Артист так волновался (все-таки срочный ввод), что, поставив чемодан, не нашел ничего лучшего, как сказать:
– Внимание! Приказ Верховного говнокомандующего…
А вот выйти достойно из положения, в которое может попасть каждый, не у всякого получится. К мастерам выпутываться из пикантных ситуаций относился Георгий Менглет, сочетавший в себе спокойствие и юмор.
Спектакль «Бешеные деньги». Актриса спрашивает Менглета: «Вы привезли деньги?» По Островскому, ответ звучит так: «Нет, вы представьте себе, какое со мной несчастье. Мой человек, которого я любил, как сына, обокрал меня совершенно и убежал, должно быть, в Америку». На что Телятев – Михаил Державин – отвечал ему: «С тем, что у тебя можно украсть, не то что до Америки, до Звенигорода не доедешь».
И вот Менглет на одном из спектаклей на вопрос, привез ли он деньги, вальяжно так отвечает:
– Конечно. Нет. Дело в том, что мой приятель обосрал меня…
Пауза. Державин, давясь смехом, переспрашивает:
– Что-что приятель сделал?
И, не моргнув глазом, Георгий Менглет выдал:
– Что-что, обокрал меня, глухой, что ли?
Чувство локтя на сцене – закон. И он проверяется в экстремальных ситуациях. Вот как Евгения Симонова вышла из положения на спектакле «Виват! Королева, виват!». Молодой актер читает смертный приговор Марии Шотландской. Он в полном зажиме. Читает, и Симонова, которую должны казнить по пьесе, с ужасом слышит новации относительно своей судьбы – вместо «отрубить голову» артист прочел «повесить». Симонова, понимая, что нет другого выхода, выйдя на сцену, потребовала, чтобы ей «казнь через повешение заменили на отсечение головы».
Андрей Ильин из Театра Моссовета – тоже на сцене Епиходов вроде Спартака Мишулина. Он все время оговаривается. Так, на спектакле «Мой бедный Марат» он ведет диалог с Александром Домогаровым (Марат), начинающийся с фразы: «И заруби себе на носу». Так с этим носом у артиста всегда случаются проблемы.
– И заруби себе… на суку.
Партнер тут же реагирует:
– И где тот сук?
Дальше артисты устраивают импровизацию на несколько минут.
Знаменитый спектакль «Большевики» в «Современнике». Мастер оговорок и красивого выхода из них – Евгений Евстигнеев. Его Луначарский толкает речь: «А что было в Ярославле? Вывели баржу на середину Волги и затопили ее». На одном из спектаклей это прозвучало как: «Вывели Волгу на середину баржи и затопили ее».
Он произнес это так невозмутимо, что даже партнеры не сразу дернулись. Ну и, конечно, знаменитая евстигнеевская оговорка про умирающего Владимира Ильича в тех же «Большевиках». Вместо: «Вхожу, а у него лоб желтый, восковой…» все услышали: «Вхожу, а у него жоп лоптый…» Дальше партнеры отползали в кулисы при невозмутимом спокойствии Евгения Евстигнеева.
