Никита Окунев - Дневник москвича. Том 1. 1917-1920
18 же числа в Москве и Петрограде состоялись опять социалистические демонстрации. Большевики носили плакаты с надписями: «Долой власть и капитал», «Долой 10 министров-капиталистов», «Война войне», а то и такие: «Долой, долой и долой». Что долой? — Аллах ведает! В общем, в демонстрациях не было ни нового, ни захватывающего, ни толкового. Неизвестно, к чему они на этот раз. Были, конечно, драки и всякое безобразие, вроде захвата петроградских особняков или покушения выпустить из тюрем арестованных (при этом 400 человек убежало).
В Москве пред выборами в Думу началась агитационная борьба, и товарищи социалисты где можно колотят и увечат кадетов. Теперь кадеты, то есть мы, у рабочих и солдат в положении «черносотенцев».
В Греции новый король созвал министерство под главенством Венизелоса, критского «президента», и уже тот поставил в известность Германию, Австрию, Болгарию и Турцию о разрыве дипломатических отношений. Значит, и тут дело войной пахнет.
Казачий съезд признал отделение Украины от России ненужным и вредным. Донцы выбрали себе в атаманы казака генерала Каледина.
21 июня. В Злочевском направлении наше наступление продолжатся успешно. 19 июня после ожесточенного боя наши войска овладели дер. Пресовце, укрепленными позициями у деревни Зборово и дер. Коршилув. Неприятель отошел за реку Малая Стрыта. В боях 19 июня на Злочевском направлении взято в плен 6.300 офиц. и солдат, 21 оруд. и 16 пулеметов. В Бржезанском направлении 53 офицера и 2.200 солдат.
22 июня. Вчера в Храме Спасителя произошли выборы Московского Митрополита. Избран Тихон, архиепископ Виленский. Много голосов получил и «мирянин» А. Д. Самарин, бывший не так давно предводителем московского дворянства и Обер-Прокурором Синода (он 303 а Тихон 481).
Вчера был на предвыборном собрании партии народной свободы Очень понравился один оратор А. П. Давыдов. Вот краснобай-то! Социал-демократов разнес так, что те языки прикусили, а ведь они теперь в Москве и городах — сила, довлеющая над всеми остальными партиями!
Что-то насчет наступления печатают уже не крупными буквами Опять не осадил ли нас Гинденбург? Да оно и не мудрено: наряду с известиями, что за бои 18–19 июня взято в плен 300 офицеров, 18.000 солдат, 29 орудий и 33 пулемета и что на Кавказском фронте взят с боя Пенджвин — сообщают, что на Черном море один наш миноносец «подорвался» на вражеской мине и что 703-й полк отказался идти в наступление, и кажется, что таких случаев теперь не один, они-то, вероятно, и парализуют наше наступательное движение. Вообще, плохо, плохо и плохо!
23 июня. От сына стал письма получать все реже, и что-то делается жутко: по письму от 12 июня видно, что со Стохода их передвинули в Буковину, потом в Галицию и что в их дивизии «некоторые неурядицы», и он хочет даже записаться в «батальон смерти». Оборони его, Господи, во всех его начинаниях, путях и поступках! Видно, там, на фронте, настроение солдат не улучшается в сторону «друг за друга, Бог за всех». О наступлении и сегодня маленьким шрифтом, и даже можно догадаться, что кое-где нас опять осадили.
18 июня в Китае опять совершился государственный переворот: возвели на Императорский престол малолетнего Пу-И, низложенного в 1912 г. Такое событие имеет и для России известное «воспитательное» значение. Партийные распри создали там анархию, а потом реакция и жажда государственного порядка. Как бы и наши «товарищи рев. гусары» и дезертиры не дождались своего «малолетнего царя».
24 июня. Вчера был на митинге с участием Ф. И. Родичева. Впервые слышал знаменитого депутата всех четырех дум и старого «крамольного» общественного деятеля. Может быть, это было его не вдохновенное выступление, но чувствовалось, что он действительно может жечь своим глаголом сердца людей. Конечно, уговаривал воевать до победы и подавать голоса за кадетов.
С фронта идут вести о продолжении нашего наступления, а с тыла — о вспышках исступления социалистов-большевиков. В Петрограде пулеметный полк постановил не отправляться в действующую армию; а если, мол, нас будут к этому принуждать репрессиями или угрозой раскассирования, то мы не остановимся перед арестом Совета рабочих и Временного правительства.
В Кронштадте и того хуже: там никого и ничего не признают, а бедные флотские офицеры все еще томятся в тюрьмах. Вчера Родичев с негодованием говорил, что «Цусима», то есть гибель нашего флота от японцев, лишила нас 300 офицеров, а в Гельсингфорсе, в первые дни «революции» наши матросы убили 150 офицеров. «Какой же, — говорит, — большей победы желать Вильгельму?» Да, он прав, говоря, что такой раздор на руку немцам, и весьма возможно его предположение, что «Большевизм» делает свое темное и страшное дело на немецкие деньги.
26 июня. Вчера совершал «гражданский» долг: подавал свою записку по выборам в городскую думу. Поддержал «бедных» кадетов. Победа будет за списком № 3, по которому идут социал-революционеры. В течение прошлой недели Москва облепилась и засыпалась с аэропланов и автомобилей рекламами семи политических партий, и было у нас, как в настоящей Европе. Бабы и те шумели, и в воздух уже не чепчики бросали, а любезные им списки: буржуйки — № 1, кадетский, а кухарки — те самый ядовитый, № 5, большевистский. Митинги и митинги без конца. Много было ругани, драк и праздности.
27 июня. В районе Станиславова на фронте Ямницы-Загвоздье армии генерала Корнилова прорвали передовую главную позицию и овладели рядом местностей. Взято в плен 131 офицер, 7.000 солдат, 48 орудий, из них — 12 тяжелых, и много пулеметов, но на Кавказском фронте под давлением турок наши войска оставили Пенджвин, Ханы-Кин и Касри-Ширин.
На фронте страшно, скверно, подло и отчаянно храбро. Многие, должно быть, части не только не идут в наступление, но и останавливают других. Наносят оскорбления Керенскому, генералам и офицерам. Последние от отчаяния стреляются, сходят с ума. И не разберешь, кто там агитирует: русский ли большевик или немецкий шпион.
В Москве (да в одной ли?) скандал с солдатами от 40 до 43 лет, освобожденными на полевые работы и вызванными снова в свои части. Не хотят идти, собирают митинги, требуют, чтобы вперед ушли все те, которым нет сорока лет, не исключая и тех, которые околачиваются в зем- и ревгусарах. По-своему правы, но ведь неповиновение военным властям в такое время, когда с фронта повезли в разные места десятки тысяч раненых и когда там ежечасно гибнет, может быть, не одна тысяча их сыновей или братьев, — это тоже вопиющее безобразие. А тут еще вздумали поддерживать их солдаты, находящиеся в лазаретах и госпиталях. Выползли из своих убежищ на Красную площадь или на Скобелевскую, толпою в 5–6 тыс. человек, и грозно кричат: «Здоровые на войну!» Положение очень острое, командный состав в панике. Каково-то теперь Керенскому, нашему народному герою, подобию Наполеона, или Жанны Д'Арк. Недаром он летает по фронту то на автомобиле, то на аэроплане, то бегом. Летает под артиллерийскими выстрелами вблизи от военных действий. Выкрикивает зажигательные речи, переругивается с возмутителями солдатской души, грозит, топает ногами, целуется с героями, перевязывает сам их раны. Смерть тут где нибудь на волоске от него, но он не только не боится ее, но, может быть, жаждет ее. И если это так, то значит, сам вождь революции отчаялся в разуме «освобожденного раба — русского недотепы». Может быть ему стыдно стало пред собой за веру в русского человека, и он, ждавший от него сердца и души, видит теперь, что наш народ злосердечен и темен до дикости.
