Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография - Юдин Андрей Андреевич
Об экипировке других «продленщиков» тоже позаботились жены. Самый крутой, по общему мнению, костюм был у Мишки Староверова: штаны и жилетка из натуральной (!) кожи. Причем не «самостроки», а покупные — его Ирина давно работала в торговле и сумела каким-то чудом всё это достать. Но сначала Майк выступал в синих зимних колготках, взятых у жены. Они облегали его, как балеруна, выгодно подчеркивая мужские достоинства. На концертах, по словам очевидцев, Миша смотрелся весьма живописно: «Возьмет гитару, ноги расставит, башкой своей кудрявой замотает... Караул! Шоу!..»
Наряд Чижа был скромней: черно-синие джинсы и бывшая армейская рубашка, «сваренные» на дому кустарным способом. (Это станет для него доброй традицией: никогда не заморачиваться, в какой одежде ты выходишь на сцену.)
Законы жанра предусматривали эксперименты с гримом. По примеру «Алисы» парни начали с «обводочек» вокруг глаз, но вскоре так вошли во вкус, что стали расписывать чуть ли не пол-лица. И если у «Наутилусов», этих пионеров арт-макияжа в СССР, уже в 1985 году появился свой собственный гример-визажист, то дзержинцы прибегали к услугам верных подруг. Перед концертом те набивались в гримерку, и каждая занималась своим мужем — белила, раскрашивала, взбивала «ужасные» начесы. Причем используя свой собственный грим, лак для волос, помаду и тени, за которыми специально ездили в Ленинград, в театральный магазин «Маска» [35].
Правда, в использовании грима был и свой минус: он мешал фэнам опознать своих героев «вне сцены».
— На каком-то концерте, — вспоминает Баринов, — была жуткая драка в антракте. Менты не приехали. Пока сами не угомонились, ни фига не расходились. Мы еще сидели за кулисами какое-то время. Было боязно выходить на улицу. Мы-то чем отличаемся? Подумаешь, музыканты! В то время нас особо-то в лицо не знали. Это потом, если видели волосы длинные — ага, значит, это оттуда, из «ГПД», придурки...
Чтобы довершить сценический облик, «продленщики» прокололи уши. Первым на это отважился басист — его ухо украсила пластмассовая серьга в виде серпа и молота. Себе Чиж вставил обычное колечко (со временем он доведет их количество до девяти).
Вся дерзость этой операции станет понятна, если вспомнить фильм «АССА», который вышел на экраны тогда же, в 1987-м, и точно отразил настроения тех лет. Там мафиози Крымов (персонаж Станислава Говорухина) брезгливо обрывал серьгу из уха подростка-тусовщика Бананана, всем сердцем мачо презирая эту «пидорскую» атрибутику. Реальный Говорухин — прогрессивный кинорежиссер и народный депутат СССР — тоже не жаловал «рокеров-шмокеров». Сталкиваясь на съемочной площадке с Цоем и Гребенщиковым [36], он раздраженно бурчал: «Ну взрослые люди, ё-моё! Их бы поставить эшелоны грузить. Здоровый болван с серьгой в ухе, ну что это такое?»
Реакция простых растяпинцев на пирсинг была и вовсе незатейливой. Если раньше пьяные люмпены кричали: «Эй, х** волосатый, тебя подстричь, что ли?» — то после «АССЫ», завидев серьгу в ухе, могли в упор спросить: «Ты кто — пидор?.. Пидор?!»
Приходилось, вспоминает Чиж, таскать отвертку в кармане: «Если не отмахнуться, так вытащить, а там уж посмотрим...»
1987: Гражданская зрелость
Было ясно, что играть, но неясно, что петь, — «Kill’em All», «Убей их всех»?
Отсутствие «своей темы» стало головной болью молодой группы. Западные «металлисты» в наставники не годились: крутые парни пропагандировали такие же брутальные забавы — бухло, кувырканье с девками, наркоту и уличный мордобой. Самые оголтелые вообще заигрывали с сатанизмом. По меркам советской морали всё это расценивалось не иначе как «духовная отрава».
Не очень-то помогли своим примером и наши мастера «металлопроката». Чтобы обмануть цензуру, им приходилось крутиться как уж на сковородке. Группа «Ария» ударилась в абстрактные нравственные искания («С Кем Ты?», «Воля и Разум», «На службе Силы Зла»). «Черный кофе» воспевал «деревянные церкви Руси» и советский пацифизм («Знамя мира — миру нести, / Люди мира, нам по пути!»). Другие, менее талантливые, несли безопасную чушь про «рокот космодрома».
Что ж, у кого что болит, тот о том и говорит: в Дзержинске, напичканном чадящими заводами-монстрами, самой актуальной была тема экологии. Неслучайно свой первый хит «Припять» («Заколдованный город») Майк Староверов, главный поэт-песенник «ГПД», написал по мотивам катастрофы на Чернобыльской АЭС:
Такие песни-предостережения находили в Дзержинске горячий отклик. Старшее поколение еще не забыло, как в 1941-м город жестоко бомбили немецкие «юнкерсы» — их целью были склады с советским химическим оружием. С тех пор даже прыщавые подростки понимали: случись крупная авария на местном «оборонном» заводе — жертв в Дзержинске будет поболее, чем в Чернобыле...
Поначалу Чиж стоял в стороне от сочинения песен: «Я не умел писать на заданную тему. У меня сразу руки опускались. Я не понимал, как это можно сделать».
Помочь группе вызвался Юрий «Йорган» Киселев, общий приятель и несостоявшийся барабанщик. Это был человек из породы шукшинских талантливых «чудиков», которыми славится российская глубинка.
— А так он — Маяковский! — говорит Баринов. — Приносит текст и начинает его читать — громко, с чувством. Потом обязательно поинтересуется: «Ну как?..»
Что ж, тексты подходили для «хэви» просто идеально — «звездные войны», ядерный апокалипсис, страшилки с ведьмами и вурдалаками. Вдобавок Йорган выпекал куплеты, как блины. По дороге с репетиции он раскрыл Чижу свой секрет: «Прихожу домой, ставлю бобину с какой-нибудь западной песней, и в этой ритмике пишу свои стихи».
— А ты, когда читаешь, не врубаешься — ну текст и текст... — изумляется Чиж. — А Юрка тыкает в листок: «Вот это — “Highway Star”, это — “Лестница в небо”». Я офигел, я такого не встречал никогда!..
Впервые как автор Чиж попробовал себя на программе «Завтрак в Сан-Растяпино», посвященной родному городу. Тема была близка, понятна, и он сразу написал три песни из пяти. Сегодня он по-настоящему гордится только балладой «Ты и я»:
— Мы выходили на сцену и красиво тянули ее на три глотки как спиричуэлс...
Фактуру подсказала примета горбачевских 80-х — кооперативное «безалкогольное кафе». Его вывеска «Ты и Я» сильно смутила Чижа. В Дзержинске такой интим был почти неприличен. Особенно на фоне «совковой» пошлятины: сплошные «Алые паруса», «Бригантины» и «Юности».
Две других песни («Мой город», «Токсикоман») были обычными вальсами, «посаженными» на «металлические» риффы. Их тексты представляли собой язвительное послание местным гопникам, которые — тут Чиж был солидарен с Майком Науменко — «мешают нам жить»:
— Мы пели, — вспоминает автор, — а эти «ребятки в фуфайках» сидели внизу, в партере, и кривились. В принципе, могли и по дыне нам настучать.
