Майкл Айлвин - Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman
Мы свернули в лагерь 1 мая, но майские деревья милой Англии были слишком далеко. Тот день был миниатюрой всей поездки, включавшей в себя эйфорию и отчаяние, рай и ад. К полудню мы добрались до вершины снежного перевала на высоте 5400 метров. Я плакала от осознания того, чего мы достигли, и от лицезрения невероятной красоты равнины, которую мы проехали и которую еще долго видели вдали. Пообедав в маленьком селении с белыми домиками, мы двинулись к следующему перевалу, поднимавшемуся от плато всего лишь до 5000 метров. Но этот переход показался мне бесконечным. Мы перегруппировались в 5 вечера, затем пошел снег. Мы продолжали пробираться вверх, а вокруг нас свирепствовала снежная буря. На спуске условия были еще хуже, я уже не чувствовала конечностей. Голоса Джорджи и Фрэнка звенели в ушах: «Когда обстоятельства сильны – ты сильнее». Когда мне уже казалось, что руки и ноги не выдержат, мы вышли к зданию, оказавшемуся домом рабочих. Исполненные благодарности, мы смогли расположиться в относительно теплой просторной комнате. Велосипеды пришлось оставить на улице, и к утру их подвижные детали полностью замерзли. Мы смогли справиться с этой проблемой: каждый пописал на свой велосипед. В 8 утра мы уже снова были в пути.
Бо́льшую часть времени включали в себя подъемы и спуски – географические, метеорологические, физические и эмоциональные. Но какого подъема мы достигли, добравшись до базового лагеря! Я не могу спокойно, без слез смотреть на Эверест. Когда я впервые увидела Гималаи, глаза мои наполнились слезами. Я не могла увидеть Эверест, скрытый за облаками, но достаточно было знать, что он где-то там. На следующий день, отдохнув в очаровательной деревушке, мы отправились в базовый лагерь. Эверест величественно возвышался вдали, но дорога до лагеря казалась вечностью. Она была такой ухабистой, будто мы ехали по полосе, состоявшей исключительно из лежачих полицейских. Вибрация отдавалась болью в руках, но по мере приближения к горе она казалась все менее значительной.
Наконец, мы добрались до базового лагеря под палящим солнцем, обжигавшим мне губы. Снова слезы. Базовый лагерь – удивительно цивилизованное место. Он представляет собой ряды палаток с цветовым кодированием для разных экспедиций. Есть палатки для сна, мусора, туалетов и даже Интернета. Билли представила нас руководителю одной из групп, и вскоре мы вовсю болтали с альпинистами, готовившимися к восхождению. Я даже не уверена, что смогла бы туда подняться. Дело не в физических и психологических требованиях, а в ожидании. Акклиматизация на каждой новой высоте – вот что меня добило бы.
Мы переночевали в монастыре в Ромбуке и провели еще день в базовом лагере, болтая с альпинистами о мотивациях и испытаниях, которые их ждут. Мы посетили святилище, почти скрытое под молитвенными флажками и посвященное памяти погибших на Эвересте. И снова слезы. Совершенно была невыносима сама мысль о том, что один или двое альпинистов из базового лагеря сегодня могут заплатить своей жизнью за восхождение на гору, которая выглядела такой невинной и очаровательной в теплых лучах солнца.
До границы с Непалом оставалось всего три дня пути. Контраст пейзажа и условий по разные стороны Гималаев просто поразителен. Только что мы боролись с холодным свирепым ветром, несущимся со скоростью 60 км/ч, обдуваемые песком, пылью и гравием, летевшими в лицо. Наши лица были завернуты в несколько слоев ткани. Сегодня же мы ехали через покрытые зеленью горы, леса, мимо водопадов, видели птиц и насекомых. После проливного дождя на границе мы снова ехали сквозь 30-градусную жару по эту сторону гор в одних футболках. Тибет и Непал невероятно красивы, каждый по своему, но Непал гораздо живее. Как бы я хотела еще раз сюда вернуться.
Время, проведенное в Непале, состояло не только из работы по улучшению санитарных условий жителей страны и поездок вверх-вниз по горам. Я всегда любила, когда меня кто-то или что-то успокаивает. И в этот раз эта роль досталась Тине. Когда мы проезжали через Гималаи, вечный дух соперничества заставлял меня стремиться оказаться на вершине каждой горы первой. Я проводила время в ожидании остальных. Тина же никогда не спешила. Она научила меня наслаждаться удовольствиями от жизни, пониманию, что дорога важнее цели. То же сделала и Сюзи, женщина постарше. Я познакомилась с ней через Тину, ее коллегу. Как и Тину, ее окружал ореол спокойствия. Она была чуть более взрослой версией Джуд, моей подруги из Южной Африки. Ее седые волосы были подстрижены под боб, и она держала себя с достоинством.
Мы стали хорошими подругами и ходили на чийяя в кафе неподалеку от моей работы. Мы говорили обо всем – мужчинах, буддизме, строительстве, книгах, кино. Сюзи обожает читать (она профессиональный библиотекарь) и посоветовала мне кучу книг. Она также любит писать. Особенно хайку – японский поэтический жанр. Она много работала в Непале с известным непальским поэтом Джанаком Сапкотой и издала вместе с ним книгу хайку. Мы все пришли на вечеринку, посвященную выпуску книги. Прочитав книгу, я преисполнилась вдохновения. Мне нравилась простота хайку и способность этого стиля запечатлеть момент или эмоции. Я начала сочинять хайку сама, часто во время езды на велосипеде. Иногда они просто приходили мне на ум, иногда приходилось немного поиграть словами. Когда я приезжала домой, то первым делом их записывала. Оглядываясь назад, я понимаю, что это был своего рода дневник – обрывки чувств и картин.
В центре Катманду расположена площадь Дурбар, где находятся многие индуистские храмы. Я приходила туда после работы, сидела на ступеньках и пила чийяя. Одна женщина часто приходила сюда. Я не уверена, сколько ей было лет (наверное, тридцать с небольшим). С ней была дочь, выглядевшая здоровой, если не считать зубов. Но плохие зубы в Непале – обычное дело. Еще она носила с собой то, что я считала младенцем. Оказалось, что «младенцу» было два года. Женщину звали Зита. Она не говорила по-английски, но моего непальского хватало для приятельского общения с ней на протяжении нескольких месяцев. Ее младшая дочь, Парвати, не могла ходить и питалась только грудным молоком Зиты.
В Катманду, как и во многих других местах, ты ежедневно видишь душераздирающие картины: семьи, прозябающие в нищете, в условиях, подрывающих здоровье. Тебе не остается выбора, кроме как проходить мимо. Ты чувствуешь себя беспомощным, ведь, несмотря на ужасность положения, ты не можешь помочь всем. И чем чаще ты проходишь мимо, тем меньше реагируешь на нищету.
Если нельзя помочь всем, то стоит ли помогать кому-то одному? С другой стороны, как поступить иначе, когда ты узнаешь семью ближе, как это случилось у меня с Зитой. Так получилось, что за эти месяцы мы с Зитой стали подругами. Я слушала рассказы о проблемах Парвати и играла с ее старшей сестрой. Затем я познакомилась с мужем Зиты, который получал скудную плату за работу носильщика. Я была у них дома, в разрушающемся здании, в крошечной комнате с голыми стенами и постелью.
Чем дальше я погружалась в их жизнь, тем больше мне хотелось что-нибудь сделать. Встречу с ними можно назвать моим мини-крестовым походом, особенно в том, что касалось Парвати. Я организовала для нее несколько тестов и заплатила за исследование МРТ (которое обошлось мне примерно в 60 фунтов). Выяснилось, что у нее туберкулез позвоночника.
Я собрала немного денег на операцию, в основном из своего кармана. Операция в местной клинике прошла успешно. Недостаток Парвати был исправлен, но ей нужно было носить корсет в течение восстановительного периода. Каждый день во время обеда я ходила к ним в больницу. Их положение тронуло и мою маму, которая отправляла из Англии подарки для девочек в дополнение к деньгам.
Это был август 2005 года, и я поняла, что подарков уже достаточно. Теперь нужно было понять, как помочь им зарабатывать на жизнь. Я купила для Зиты тележку чана примерно за 100 фунтов. «Чана» – это «нут» по-непальски, а тележки – перевозные киоски с едой. На них есть небольшая плитка, навес, с нее можно продавать нут, арахис, попкорн и так далее. Зита очень хотела такую. Для нее это был способ зарабатывать и не просить милостыню. Я представила Зиту своей подруге Нонне, которая основала благотворительный фонд «Женское образование в Непале», и та согласилась оказать помощь ее старшей дочери. Все шло хорошо. Я несколько раз видела Зиту и ее тележку на площади, она продавала еду. Но я также видела, как она просит милостыню, используя проблемы Парвати, чтобы вызвать жалость. Это меня задело, ведь я знала, сколько пришлось пройти, чтобы вылечить ее болезнь.
Однажды я пришла к Зите в гости и поняла, что тележки нет. Зита призналась, что продала ее. Мне было обидно и больно, но эти эмоции не принято выражать у непальцев.
