Коко Шанель - Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой
Я уже не сомневалась и готова сообщить.
Но не удалось. А потом оказалось поздно.
— Габриэль, я хочу поговорить с тобой…
Он не мог решиться, но еще до того, как Бой произнес следующее слово, я все поняла сердцем.
— Ты женишься?
Почувствовал ли он облегчение оттого, что я произнесла это сама? Конечно.
Я сумела сохранить достоинство, хотя хотелось закричать, наброситься на него с кулаками. Я так старательно пряталась от понимания, что рано или поздно это случится, закрывала уши, когда слышала о его изменах… убеждала себя, что это дела не пускают Боя в Париж… все сознавая разумом, старательно искала ему оправдание. Даже сейчас искала.
И почему-то не мелькнула мысль сказать о ребенке. Нельзя, ему и так слишком трудно, ситуация невыносимая, я должна Бою помочь.
Самый замечательный мужчина, сознавая, что поступает по отношению к любимой женщине подло, становится трусом. Кейпел как все, он воспользовался моим великодушием и поторопился уйти. Я не держала, боялась расплакаться, зареветь в полный голос, закричать, завыть от причиненной боли.
Интересно, почему Бой удрал, ведь уйти должна была бы я — это я жила в его квартире. Наверное, чтобы не объясняться со мной дальше, мой неверный любовник смылся, позволяя мне самой решить, как быть дальше. Знал бы он, что за выбор предстоит!
Позже я много раз думала, что было бы, признайся я первой. Даже не так: знай он о будущем ребенке на месяц, на полмесяца раньше. Может, Бой не сделал бы предложение Диане?
Нет, мужчину нельзя привязывать к себе таким способом, Кейпел, может, и не сделал бы предложение Диане Листер, но я его потеряла наверняка. Я не унизилась и ничего не сказала Кейпелу, совсем ничего. Доказывать, что это его ребенок? Я действительно решила все сама, по крайней мере, сначала, а потом за нас решила судьба.
Два дня ревела без остановки, страстно желая, чтобы Бой пришел и все это увидел, и одновременно боясь его появления. Но Кейпела не было, самый замечательный мужчина в мире боялся женских слез и объяснений. Он нанес удар и оставил меня с раной в сердце выживать. Хотя, если бы пытался утешать, было еще хуже.
Я лелеяла свое горе, упиваясь им в одиночестве, вспоминала каждый прожитый вместе с Боем день, каждую его фразу, его улыбку, его голос, его запах… Травила сама себя воспоминаниями, как иногда травят рану, чтобы до конца, чтобы взвыть от боли, когда та станет уже непереносимой. Я выжигала своим страданием все внутри, хотелось оставить только пепел, нет, и его развеять.
Но оказалось, что я НЕ МОГУ изгнать Боя из своего сердца, как бы ни старалась, и если он вдруг войдет в дверь, брошусь ему на шею. Я была согласна просто ждать его, ждать появления хоть на день, хоть на час… Только бы знать, что он обо мне помнит. Я согласна унижаться…
Возможно, мысль об унижении заставила меня встряхнуться: какого черта! «Гордые люди не плачут!».
— Мися, мне нужна другая квартира.
— Ты наконец-то уходишь от своего красавчика? Слава богу! Давно пора.
Я переехала, а через несколько дней начались бомбардировки Парижа. Снаряд попал в церковь Сен-Жерве, и обрушившаяся крыша погребла под собой более восьмидесяти человек, а еще две сотни остались калеками. Теперь никто и нигде не мог быть застрахован от внезапной гибели. Возможно, это заставило перестать лить слезы, начав работать.
Результат работы, который тоже вошел в моду, увидели скоро.
Вой сирен по вечерам заставлял женщин набрасывать на себя что попало и бежать в убежища или хотя бы спускаться на нижние этажи зданий, потому что снаряды пробивали только верхние. В чем, спрашивается, бегать, в ночных сорочках?
Я вспомнила пижаму Бальсана, в которой подолгу расхаживала по комнате по утрам. Вполне удобно, только шить нужно соответствующего размера и из дорогой ткани. Уже через неделю дамы во время воздушных тревог щеголяли в бордовых или белых атласных пижамах. Всем так понравилось… Ох, уж эта Шанель!
Однажды я обратила внимание на то, как вымокла клиентка, потому что ей пришлось идти под дождем.
— А где ваша машина?
— Механика мобилизовали сегодня утром, пришлось идти пешком.
Механик… дождь… Память услужливо восстановила прорезиненную ткань, не пропускающую воду. Через час я сама уже мчалась к поставщику:
— А другого цвета, кроме черного, ее сделать можно?
Тот усмехнулся:
— Хоть в лиловом. Мадемуазель намерена шить из этой резины вечерние платья?
— Только не лиловый! Розовый, голубой, белый…
Париж, а за ним и весь мир был поражен новизной идеи: сшить из прорезиненной ткани плащи для женщин. Прошло совсем немного времени, и дождевики с большими удобными карманами носила уже половина мира. «Удобно, черт возьми!» — этот возглас мужчины мне понравился больше всего. Наконец-то люди стали думать об удобстве одежды, а не только о ее вычурности.
Но чувствовала я себя хуже и хуже, если честно, болело все. Однажды Надин де Ротшильд, вдоволь налюбовавшись моим бледным видом, объявила, что нужно немедленно пройти курс восстановительного лечения. На сей раз я подчинилась Надин, заявившей, что она едет в Изёр в клинику Юриаж, чтобы поправить нервы, и требовала ехать с ней:
— Горы, воздух и никаких волнений. Временами нужно устраивать себе такой отдых.
Спросить бы, от чего устает Надин, но я не стала.
Отдыхать в Биарриц или Довиле не хотелось вовсе, это было слишком больно. Может, и правда поехать туда, где ничто не напоминает о Бое? К тому же мой животик уже заметен, а давать повод для сплетен и пересудов не хотелось.
Изёр действительно прекрасное место, там оказалось тихо, как-то очень чисто и свежо. Но мне вовсе не хотелось в больничную палату, мы сняли виллу с замечательным названием «Вилла садов», к нам присоединился Анри Бернштейн, а потом и его очаровательная супруга Антуанетта, с которой я была знакома по Довилю. Мы очень подружились, каким-то внутренним чутьем Антуанетта поняла, что спрашивать меня, где Кейпел, не стоит (а может, супругам на это намекнула Надин?).
И все-таки не помнить о нем я не могла, но осмотревший меня доктор Фор был очень недоволен:
— Лежать, лежать и лежать. Если и гулять, то только медленным шагом. Вы можете потерять ребенка.
И снова хотелось кричать от несправедливости. Как это «потерять»?! Это единственное, что у меня осталось после Боя. Нет, конечно, осталось еще основанное нами дело, но ребенок… Я гуляла медленным шагом в широченной пижаме.
И все равно… Акушерка ничем не могла помочь, доктор Фор тоже.
— Мадемуазель, вы делали когда-нибудь аборт?
— Да…
— Это был первый ребенок? Вас предупреждали, что это опасно?
«Придет время, и ты горько пожалеешь о своем решении…» Старая акушерка в Мулене была права, я пожалела. Горько. Только исправить уже ничего нельзя.
— У вас больше не будет детей, мадемуазель. Скорее всего, не будет.
Вот так мой тогдашний выбор догнал меня через много лет. Тогда я выбрала возможность стать кем-то, лишив себя возможности стать матерью.
Боя не было, ребенка от него тоже… никого не было и ничего. Конечно, рядом суетились так и не узнавшие в чем дело приятельницы, вовсю ухаживал Бернштейн, позже нам даже приписали из-за этого роман, гуляли отдыхающие, умопомрачительно пахли розы, было красиво и спокойно, а я не могла выбраться из состояния мрака. Тогда я еще не знала, что будет гораздо хуже.
Удивительно, но дружба с этой парой помогла мне понять, как вести себя с Боем. Мы с ним не могли не встретиться, Париж хоть и велик, но не безразмерен. Рано или поздно наши пути пересекутся, нельзя же вечно прятаться, что тогда?
Анри Бернштейн честно признавался, что наставляет жене рога, но делает это «из любви к искусству». Антуанетта от этой «любви» и этого «искусства» страшно страдала. Глядя на красавицу Антуанетту, муж которой ухлестывал за всеми подряд, я пыталась понять, что делала бы на ее месте. Вырвала ему остатки волос? Выцарапала глаза? Или просто ответила тем же? Но отвечать тем же можно, только если не любишь.
Антуанетта старалась не бывать там, где ее супруг мог встретиться с любовницей. Глядя на нее, я сознавала, насколько это глупо. Но понимала и другое: я никогда не смогу не только забыть, но и даже отказаться от Кейпела. Если он снова появится в моей жизни, даже будучи женатым, я приму. Любовь сильнее, можно сколько угодно злиться, страдать, можно загрузить себя работой, распланировать все, но только не взгляд зеленых глаз, в которых тонешь без сопротивления.
А еще я знала, что никогда не скажу о потере ребенка. Это мой секрет, моя тайна, в которую даже Бою нет доступа. Должно же быть и у меня что-то. Странно, но наличие этой тайны делало меня сильней.
Однако произошло то, чего я опасалась. Женившись, Кейпел довольно скоро вернулся в Париж и словно забыл о существовании супруги. И я приняла своего женатого любовника!
