Джон Рональд Руэл Толкиен - Письма
[О комментариях К. С. Льюиса на книгу «Властелин Колец»:]
«Когда он, бывало, говаривал: «Ты умеешь и лучше. Лучше, Толкин, пожалуйста!» -я всегда пытался сделать лучше. Я садился за стол и переписывал эпизод снова и снова. Так вышло со сценой, которую я считаю лучшей во всей книге: со столкновением между Гандальвом и его соперником-магом, Саруманом, в разрушенном городе Айзенгарде».
Я не считаю отрывок про Сарумана «лучшим во всей книге». Он заметно лучше первого варианта, вот и все. Я упомянул про этот отрывок только потому, что, на самом деле, это — одно из очень немногих мест, где я в итоге счел подробные критические замечания Льюиса полезными и справедливыми. Я вырезал несколько отрывков с легкомысленной хоб-битской болтовней, которую Льюис счел занудством, рассудив, что раз уж Льюису так кажется, большинство читателей (если таковые случатся) тоже заскучают. Кажется, в результате правота его не подтвердилась. По чести говоря, хоббитов он на самом деле никогда не жаловал, и менее всего — Мерри с Пиппином. Однако многим читателям они по душе, и те хотели бы, чтобы про них было написано побольше. (Если вам интересно, отрывки, что сейчас трогают меня больше всего — они написаны так давно, что теперь я их перечитываю, как если бы сочинил их кто-то другой, — это конец главы «Лотлориэн» (1365-7), и рога Рохиррим на утренней заре).
Его любовь к нордическим языкам объясняется наличием у него предков из Германии, что переселились в Англию два века назад.
Это полностью противоречит истине. Не к «нордическим»: такого лингвистического термина не существует. Общепринятый термин для того, что, по всей видимости, подразумевается, — это «германский». Но моя любовь к германским языкам никаким объяснимым образом не связана с историей моей фамилии. Спустя 150 (теперь уже 200) лет мой отец и его ближайшая родня были «британцами до мозга костей». Никто из них и никто из других представителей той же фамилии, с которыми я впоследствии познакомился, не выказывали ни малейшего интереса к лингвистике и не знали даже современного немецкого. Своим интересам к языкам я обязан исключительно матери, урожденной Саффилд (это семейство родом из Ившема, что в Вустершире). Она знала немецкий и дала мне первые уроки. Кроме того, она интересовалась этимологией и пробудила во мне интерес к ней; занимали ее также алфавиты и каллиграфия. Мой отец умер в Южной Африке в 1896 г. Она умерла в 1904 г. За два года до ее смерти я, при том, что учила меня она одна /*Всему, кроме геометрии; геометрию мне преподавала ее сестра. Это была та самая те тушка, которую в последние ее годы жизни я развлек и порадовал, сочиняя и составляя «Приключения Тома Бомбадила» и консультируясь с нею насчет книги, ею заказанной. Она умерла на 92-м году жизни вскорости после публикации книги [4]. — Прим. авт.*/, получил стипендию в бирмингемской школе короля Эдуарда VI.
Данте.... «мне не нравится. Он исполнен злобы и ненависти. Мне дела нет до его мелочных разборок с мелкими людишками в мелких городишках».
Мой отзыв о Данте просто возмутителен. Я всерьез и не помышляю сравниться с Данте, этим непревзойденным поэтом. Некогда мы с Льюисом читали его друг другу. Какое-то время я состоял в оксфордском «Обществе Данте» (сдается мне, с подачи Льюиса, который изрядно переоценивал мои познания относительно Данте или итальянского в целом). Правда и то, однако, что упомянутая мною «мелочность» местами казалась мне прискорбным изъяном.
«Сейчас я читаю совсем мало, если не считать волшебных сказок».
Вместо «если не считать» поставьте «даже». Вообще-то читаю я много — или, точнее, пытаюсь читать многие книги (особенно так называемые научную фантастику и фэнтези). Но нечасто случается современной книге завладеть моим вниманием /*Хотя есть и исключения. Я прочел все написанное Э. Р. Эддисоном, невзирая на его исключительно скверную систему имен и личную философию. Меня изрядно захватила книга, что (если не ошибаюсь) заняла второе место, когда «Властелин Колец» отыграл Премию Фэнтези [5]: «Смерть травы» [6]. Мне очень нравится научная фантастика Айзека Азимова. Кроме того, я недавно здорово увлекся книгами Мэри Рено; особенно теми двумя, что про Тезея, «Царь должен умереть» и «Бык из моря». Пару дней назад я даже получил от нее вое торженную открытку: из всей «фэн-почты» эта, пожалуй, доставила мне наибольшее удовольствие. — Прим. авт.*/. Наверное, потому, что меня давит «изнутри» необходимость закончить собственную свою работу — и еще в силу названной [в интервью] причины: «Я ищу то, чего никак не могу отыскать».
«Я всегда искал чего-то, чего никак не могу отыскать..... Что-то похожее на то, что написал сам. Сам себя не похвалишь, никто не похвалит, верно ?»
Приношу извинения за то, что говорил, якобы, из тщеславия. На самом деле эта реплика подсказана смирением, и в моем случае, и в случае Льюиса. Смирением дилетантов в мире великих писателей. Однажды Л. сказал мне: «Толлерс, уж больно мало на свете того, что мы на самом деле любим в историях. Боюсь, придется нам попытаться самим что-нибудь написать». Мы договорились, что он возьмется за «путешествие в пространстве», а я за «путешествие во времени». Результат его трудов хорошо известен. Мои усилия, после нескольких многообещающих глав, иссякли: уж слишком долог оказался кружной путь к тому, что мне хотелось создать на самом деле, а именно, к новой версии легенды об Атлантиде. Заключительная сцена сохранилась как «Низвержение Нуменора» [7]. Льюис этим текстом очень увлекся (воспринятым со слуха); так что ссылки на него встречаются кое-где и в собственных его сочинениях: напр. «Последнее вино» в его стихотворениях («Стихотворения», 1964, стр.40). Ни один из нас, дилетантов, особого успеха не ждал; и, собственно говоря, опубликовать «За пределы безмолвной планеты» Льюису оказалось непросто. И после всего, что произошло с тех пор, самым продолжительным удовольствием и наградой для нас обоих стало то, что мы снабжали друг друга историями для чтения или прослушивания, которые нам в самом деле нравились, — по большей части. Естественно, обоим нам в сочинениях друг друга нравилось отнюдь не все.
Толкин... числится среди «главных участников проекта» работы над недавно переведенной «Иерусалимской Библией» /*Перевод Библии для католиков с латинского на современный английский язык, издан в 1966 г. и назван так по месту перевода*/.
Назвать меня в числе «главных участников проекта» со стороны редактора «Иерусалимской Библии» было любезностью, мною никоим образом не заслуженной. У меня проконсультировались насчет одной-двух подробностей стиля, и я высказал замечания по поводу нескольких чужих текстов. Изначально мне выдали на перевод большое количество текста, но, закончив необходимую предварительную подготовку, я был вынужден отказаться в силу другой срочной работы и закончил только «Иону» /*Книга пророка Ионы.*/, одну из самых коротких книг.
