Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
516
С. И. Богатырева, дочь И. И. Ивича.
517
День смерти К. И. Чуковского.
518
Для мудрого достаточно (лат.).
519
Л. Пантелеев. Заметки о ремесле и мастерстве // Сибирские огни. 1972. № 11. С 183–189. В этой статье — последнее упоминание имени Лидии Чуковской в советской печати. В это же время в Москве в № 11 «Семьи и школы» ее воспоминания об отце были запрещены.
520
Речь идет о статье В. Канторовича «Научно-художественный жанр». В статье приводятся выступления участников дискуссии об этом жанре. Первым помещено выступление Д. Данина, который сказал: «Популярная книга Бронштейна об истории гелия „Солнечное вещество“ заслужила высокую оценку самого Ландау. Почему? Предназначенная для несведущих, она увлечет и любого физика-профессионала. Это книжка — о доблести человеческого разума. Главный герой Бронштейна не гелий, а искания человеческого ума. Как в детективе, весь интерес сосредоточен не столько на том, кого ищут, но главным образом на действиях того, кто ищет. Автор проявил себя не только как ученый-популяризатор, но еще и как писатель. И это не повесть в обычном смысле слова, не традиционный очерк, не „записки ученого“. Это не смесь научности с художественностью. Это самобытная литература — научно-художественный жанр. Самое важное в этом жанре „имя-отчество“ проблемы. Здесь ученый не царствует в произведении. Сюжет движет „драма идей“ (по Эйнштейну), предмет у этого жанра — не ученые и даже не истина, а искания истины» (Там же. С. 170).
521
В своей статье Пантелеев отводит целую главку рассказу о том, как Л. К. редактировала его «Часы»… Поскольку из-за запрета на имя Лидии Чуковской эта его статья не вошла в его сборники и в Собрание сочинений, вообще ни разу не перепечатывалась — приводим обширную цитату:
«…мне очень помог издательский редактор Лидия Корнеевна Чуковская. Об этой редактуре я могу сказать, что она была не только умная, профессиональная и требовательная, но и в высшей степени тонкая, деликатная, уважительная. Я не помню случая, когда Лидия Корнеевна что-нибудь подсказывала или, тем более, навязывала автору. Она читала твою рукопись твоими глазами и, когда делала замечания, указывала на что-нибудь, тебе казалось, что ты слышишь свой собственный голос, голос твоего двойника. Тебя спрашивали:
— Вам не кажется, что фамилия Колупайчик чересчур смешная, фельетонная для этой повести?
И ты вдруг вспоминал, что не раз и не два и сам спотыкался, морщился, когда выписывал на бумаге эту дурацкую фамилию. Владелец золотых часов и без того смешон, незачем смешить публику еще и его именем.
И ты тут же находишь другую фамилию: Кудеяр.
Или:
— Не думаете ли вы, что этот эпизод несколько сентиментален? А этот поворот сюжета чуть-чуть грубоват, прямолинеен?..
Ну, конечно же, ведь ты и сам так думаешь или если еще не успел подумать, то вот-вот подумал бы…
С удивительной проницательностью Лидия Корнеевна находила и указывала, где в рукописи звучит мой голос, моя интонация, а где — чужие, заимствованные, книжные.
Ошибался ли редактор, все ли замечания его принимала моя душа, приходилось ли мне спорить, возражать, отстаивать что-нибудь?
Не помню. Может быть, и были возражения, но, вероятно, редактор принимал их столь же деликатно, с тем же тактом, с каким предлагал мне до этого свои замечания и пожелания. Во всяком случае, воспоминания мои об этой работе буквально ничем не омрачены.
И еще одно. Эта работа памятна и значительна для меня не только тем, что в результате ее я сделал свою повесть лучше, чем она была. В процессе этой редактуры я очень многому научился. Я понял, что не только могу, но и должен работать лучше, чище, ответственнее.
„Часы“ — первая и последняя моя работа, где я воспользовался — и очень широко — помощью редактора. Именно эта работа, как я теперь понимаю, сделала меня профессионалом. Я научился смотреть на свои писания как бы со стороны, глазами читателя, критика и редактора.
Нужно ли доказывать, что всякий настоящий, сложившийся художник, не начинающий и не дилетант, в помощи редактора не нуждается. То есть он может, конечно, и даже должен прислушиваться к совету умного слушателя и читателя, в том числе и к мнению редактора. Но прав был Маршак, который тысячу раз напоминал и мне, и другим своим ученикам, что — „ты сам свой высший суд“».
(Там же. С. 185–186)522
Ю. Г. Буртин читал свою статью «Очарование свободы». Позже она была опубликована в сборнике «Жизнь и творчество Корнея Чуковского» (М.: Детская литература, 1978. С. 30–38).
523
С. М. и Е. С. — Соломон Маркович Гуревич и Евгения Самойловна — отчим Т. Г. Габбе и ее мать.
524
Речь идет о близком друге А. Галича со школьных лет, полковнике Владимире Борисовиче Соколовском (по прозвищу Рыба), у которого погиб сын.
525
Упомянут Анатолий Якобсон, уехавший в Израиль.
526
Строки из стихотворения Б. Пастернака «Еще не умолкнул упрек…».
527
День рождения А. И. Солженицына.
528
Л. К. была исключена из Союза писателей 9 января 1974 г. на заседании Секретариата Московского отделения СП РСФСР. Узнав о готовящемся исключении Л. К., Пантелеев написал в Союз протестующую телеграмму. Об этом см. примеч. 4 к письму 472 /В файле — примечание № 28 — прим. верст./.
529
Речь идет о Н. Д. Псурцеве.
530
Речь идет о книге: Атанас Далчев. Избранное / Перев. с болгарского. М., 1974.
531
По соседству, в квартире жены А. И. Солженицына.
532
После высылки Солженицына и отъезда его семьи.
533
«Пусть будет близким не в упрек…»
534
См. Илья Репин — Корней Чуковский. Переписка. 1906–1929. М.: НЛО, 2006.
535
Анна Ахматова. Избранное / Сост. и послесловие Н. Банникова. М.: Худож. лит., 1974. В своем послесловии Н. Банников цитирует и пересказывает «Записки об Анне Ахматовой», — не называя имени автора: «Записки» тогда еще не были напечатаны ни в Париже, ни тем более — в России. Для своего предисловия он использовал рукопись, случайно попавшую ему в руки. Подробнее об этом см.: Записки. Т. 1. Примеч. к записи 25 июня 1940 г.
