Сборник - Сталин. Большая книга о нем
Вот это суждение адмирала кажется наиболее верным, важным и заслуживающим внимания – Сталин слишком положился на «чувство долга» наркома и нач. ГШ и на то, что эти руководители и сами «примут надлежащие меры» без излишней опеки и напоминаний с его стороны. Ведь Сталин допустил еще одну огромную ошибку, когда для того, чтобы «не нервировать» военных излишним надзором со стороны Л. Берии, в феврале 1941 года переподчинил особые отделы, военную контрразведку наркомату обороны.
В итоге информация о возможном саботаже зависала у военных. А после начала расследования дела Павловых, в середине июля, эти доклады показали всю неприглядную картину саботажа военными приказов Москвы – см. доклады особых отделов (3-го управления) в статье М. Мельтюхова «Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня – 9 июля 1941 г.)». Вышла она в 2009 году в сборнике о начале войны в издательстве «Яуза» (выложена на http://liewar.rn/content/view/131/3).
По ЗапОВО: «…Согласно рапорту начальника 3-го отдела 10-й армии (начальника контрразведки армии. – Авт.) полкового комиссара Лося от 13 июля, “9-я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолетами МиГ из 41-го полка” (там же. Д. 99. Л. 331)…»
То есть приведение в боевую готовность авиационных частей происходило так же, как и наземных войск, еще до 20–21 июня, но часть командиров проигнорировала эти приказы! (Командира этой 9-й САД расстреляли. Подробнее о ВВС и ПВО округов поговорим в отдельной главе…)
По этим докладам видно, что приказы о повышении боеготовности войск западных округов перед 22 июня проходили не только через командиров и особистов, но и по линии политорганов РККА. Но возвращаемся к Н.Г. Кузнецову, который, похоже, имел об этом смутное представление (или делал вид):
«Мне представляется совершенно необоснованным утверждение, что И.В. Сталин переоценил силу договора с Германией. Этому трудно поверить, исходя из того, что Сталин считал фашизм и Гитлера своими самыми непримиримыми врагами. В этом он, конечно, был убежден и после войны в Испании. Как опытный политик и лично хитрый человек, он не мог чрезмерно доверять вообще какому-либо договору, а тем более договору с Гитлером.
Это подтверждается и высказываниями Сталина как в момент подписания договора, так и позднее. После приема Риббентропа в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца, оставшись в своей среде, Сталин (по словам очевидцев, и в частности В.П. Пронина, сидевшего на приеме между Сталиным и Риббентропом) прямо заявил, что “кажется, удалось нам провести немцев”. Похоже на то, что он сам собирался обмануть, а не быть обманутым.
Из последующих косвенных разговоров со Ждановым я мог вынести заключение, что договор еще будет действовать долго, но не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому, что “война на Западе затягивается” и наши противники (Германия и Англия) будут длительное время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудам и готовиться к войне. Против кого? Ввиду того что Сталин, как мне кажется, верил больше в победу Гитлера (к чему были все основания по ходу войны в те годы), то, стало быть, и воевать он собирался с фашистской Германией. Да и территориально это было наиболее вероятно.
Этим неверным предположением, что “война на Западе затянется”, и объясняется непринятие конкретных мер по повышению готовности Вооруженных Сил в 1939–1940 гг. Дескать, главное, вроде наращивания дивизий и оружия, делается, границы на западе и юге отодвигаются, и идет создание новой оборонительной линии. Остается в случае необходимости привести армию в полную готовность. Вот в этом и заключалась первая крупная ошибка. Армию привести в готовность следовало раньше. Она должна была учиться по планам войны.
Этим нужно было заниматься ежедневно, хотя бы и не ожидалось скорой войны. И.В. Сталин не понимал значения кропотливой и длительной работы с разработкой и введением в жизнь оперпланов. Не придавали этому большого значения и военные руководители. А им это следовало понимать больше, чем штатскому Сталину».
Примерно это сегодня твердят и сторонники Резуна и сторонники официоза – мол, следовало шибче работать в деле повышения боеготовности армии и страны к войне. Но Сталин верил в силу договора о ненападении и поэтому ничего особого не делал. Либо верил военным и пустил дело «на самотек»…
На подобные высказывания очень жестко реагировал впоследствии В.М. Молотов, мол, надо было этих «советчиков» поставить руководить страной, тогда они показали бы, как надо было к войне готовиться в эти полтора – неполных два года…
«Потом, с начала 1941 г., события стали развертываться ускоренными темпами, и тогда Сталин допустил вторую ошибку. Вместо того чтобы объективно оценить обстановку, признать свое прежнее ошибочное представление о начале возможного конфликта, он с удивительным упрямством, характерным для него, продолжал уверять в невозможности нападения. И совсем не потому, что верил в договор, а исходя (иногда слепо) из своих однажды принятых решений и сделанных выводов, он отрицал возможность скорой войны. На это толкало его и окружение».
В спорах на исторических интернет-форумах в таких случаях просят: «Дайте ссылочку» – где и когда, в присутствии каких лиц (и подтверждают ли эти лица данное) Сталин такое высказывал…
«А к этому еще добавилось опасение вызвать конфликт раньше времени. С таким мнением Сталина и застала война, хотя накануне он и отдал приказание о повышении готовности».
Вот это верно – даже отдавая приказы о повышении боевой готовности с 11 июня, Сталин всячески ограничивал военных – шли запреты занимать вплоть до 22 июня полевые укрепления на границе (предполья), запрещалось в случае нападения без особого приказа пересекать границу, требовалось уничтожать врага только на своей территории, что вполне разумно.
Ведь СССР мог быть вместо жертвы агрессии выставлен и агрессором, к чему стремился Гитлер и что в принципе устроило бы и Англию с США. На будущее…
«Отдавая приказание Тимошенко, Жукову, Тюленеву, Щербакову, Пронину, он внутренне еще больше верил себе. Поэтому приказания носили нерешительный характер. Отдавая распоряжения, Сталин как бы говорил: Нy уж коль скоро все говорят о возможном нападении, то примите на всякий случай необходимые меры, а я пойду отдыхать».
Здесь Кузнецов подтвердил интересный факт, который всячески отрицается сторонникам Резуна (да и официоза). Мол, если военные получили бы приказ до 22 июня приводить войска в б/г и узнали точную дату нападения, то почему партийные органы таких приказов или уведомлений в это же время не получали?! Как видите, московские партийные руководители еще днем 21 июня были вызваны в Кремль и поставлены в известность Сталиным о вероятном нападении (далее он это пишет более подробно). Также и Хрущев в своих воспоминаниях признал, что 21 июня он, партийный руководитель Украины, получил от Сталина предупреждение, что немцы нападут 22–23 июня, в выходные… То есть предупреждения по партийной линии о предстоящем нападении руководителей западных республик тоже были.
