Полководец. Война генерала Петрова - Карпов Владимир Васильевич
Увидев грабителя, он остановился и стал его спрашивать: кто он и почему тащит, почему занимается грабежом, вместо того чтобы, как и положено ему, охраннику, охранять имущество и следить за порядком во время стихийного бедствия.
Потом офицер приказал грабителю затащить мешок в придорожный кювет и самому сесть там, в этом кювете, а машину послал за патрулем. Задержанный был пьян, грубил офицеру, не подчинялся. Тогда офицер сказал ему, что он его арестовывает, приказал сидеть неподвижно.
Сам офицер стоял на обочине дороги и все смотрел в ту сторону, откуда должен был приехать патруль. И вот вдруг, я даже и вскрикнуть не успела, этот бандит выхватил из кармана свой наган и выстрелил в затылок офицеру. Офицер упал. А грабитель побежал в сторону от дороги, оглядываясь на упавшего офицера.
Я бросилась к офицеру и вижу: прострелена голова, пуля вышла в лицо. Он был еще жив. Тут же я выбежала на дорогу, остановила проходивший грузовик, и мы быстро отвезли раненого в санчасть аэропорта, стали оказывать ему помощь.
Приехал военный патруль, и я стала рассказывать о случившемся и описывать внешность преступника, которого очень хорошо разглядела. Спустя некоторое время приехал начальник особого отдела, и я снова все ему рассказала. Начались поиски. Но в городе, в котором случилось такое несчастье, где не стало ни домов, ни улиц, ни адресов и все жители перемешались, было очень трудно, конечно, искать человека, фамилию которого к тому же никто не знал. Меня несколько раз возили в машине по городу, думали, может быть, я опознаю преступника. Но его так и не удалось тогда найти.
Но однажды был задержан один из мародеров, у которого нашли наган с одним выстреленным патроном. Это навело на мысль, не он ли стрелял в Петрова. Тут же приехали за мной. Я, как только увидела, сразу узнала его и подтвердила, что это действительно тот мерзавец, который стрелял в Петрова. Он сначала не признавался, все отрицал, говорил, что меня в первый раз видит.
Его повезли в аэропорт, на место, где все случилось, и я показывала, где он стоял, где офицер стоял, как он достал наган, как он стрелял. Я рассказала все, что произошло на моих глазах. Описала его внешность, что он был без фуражки, без ремня, ворот расстегнут, брюки диагоналевые синие, галифе, сапоги хромовые.
Убийца стоял, опустив голову, и все время молчал. Наконец следователь его спросил: «Куда ты дел форму?» И убийца, мотнув головой, показал на то место, которое было отсюда видно: «Вон там закопал, в кирпичах».
Пошли туда и нашли под кирпичами его одежду. Ту самую, в которой он был в момент совершения преступления…
…Я не называю фамилию убийцы потому, что у него есть ни в чем не повинные родственники, может быть, и дети. Его судили, но в те годы была отменена смертная казнь, и он отсидел 25 лет.
Через полтора-два часа после того, как произошло это злодеяние, Иван Ефимович примчался в аэропорт и самолетом отправил Юру в Ташкент в госпиталь, надеясь, что его там спасут. Иван Ефимович написал записку Зое Павловне и передал ее с сопровождающим Юру врачом: «Мать, мужайся, отправляю тебе раненого сына».
Юра скончался в самолете.
Иван Ефимович прилетел на похороны сына лишь на несколько часов. Он прошел за его гробом на кладбище и, не заходя домой, тут же возвратился в Ашхабад, который нуждался в его ежечасной помощи.
Юру похоронили рядом с бабушкой Евдокией Онуфриевной. На его могиле стоит скромный памятник с надписью: «Подполковник Петров Юрий Иванович. 27.6.1924 года — 7.10.1948 года. Убит при исполнении служебного долга. Спи спокойно, наш сын, светлую память о тебе будем хранить до последних своих дней».
Иван Ефимович пережил своего сына на десять лет, он скончался в Москве в 1958 году в возрасте 62 лет.
В дни, когда я завершаю работу над этой повестью, мне исполнилось столько же. Но я не чувствую себя пожилым человеком, мне все кажется, что я тот же, каким когда-то пришел с фронта. Было мне тогда двадцать три. Не знаю, каким ощущал себя Петров, но мне, да и другим, он еще в годы нашей учебы в училище казался человеком немолодым, умудренным большим жизненным опытом. А начальником училища он был назначен в 37 лет, откомандовав перед этим три года дивизией.
ЭПИЛОГ
Про годы войны были сказаны суровые и точные слова — «сороковые, роковые». Но сороковые, роковые, к сожалению, не кончились вместе с победным завершением Великой Отечественной войны. Эти годы и вообще оказались роковыми, и не только для нашей страны, потому что именно в то время появилось страшное ядерное оружие, которое поставило под угрозу существование всего человечества и самой планеты Земля.
С чего начались эти роковые годы, кто первый повесил дамоклов меч над миром, читателям хорошо известно. Об атомном оружии, как ни о каком другом прежде, сегодня говорится и пишется много и с огромной тревогой.
В конце войны, накануне полного разгрома фашистской Германии, 25 апреля, в тот день, когда советские войска завершили окружение Берлина, на конференции Объединенных Наций выступил только что ставший президентом Трумэн с прочувствованной речью о том, что нельзя больше позволить ни одной нации или группе наций попытку урегулировать свои споры бомбами и штыками, что если человечество не хочет погибнуть вместе с войной, оно должно научиться жить в мире. И в этот же самый день он принял руководителей Манхэттенского проекта с докладом о том, что готова атомная бомба.
Люди знают из многочисленных воспоминаний и свидетельств, как сообщением о новом оружии «необыкновенно разрушительной силы» Трумэн пытался запугать советскую делегацию на Потсдамской конференции, как позже, желая практически показать Советскому Союзу да и всему миру, какой страшной новинкой обладает Америка, Трумэн отдал приказ об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.
Последствия этих бомбежек широко известны, не буду приводить их ужасающие подробности. Скажу только о том, что видел сам, когда в 1982 году побывал в Нагасаки и Хиросиме. Я посетил там не только мемориальный музей, посмотрел не только фотографии, фильмы, подлинные вещественные доказательства атомных ударов, но побывал и в госпитале, который в год моего посещения все еще был заполнен людьми, пострадавшими от радиоактивного излучения. Я ходил по палатам, беседовал с этими людьми, врачи давали пояснения. Обычно приводятся такие цифры жертв атомной бомбежки: в один миг погибло более 240 тысяч человек, ранено и подверглось облучению 160 тысяч человек. Но это только первоначальные цифры. Все годы и после взрывов бомб люди умирали медленной мучительной смертью, число погибших, конечно, намного превышает названные цифры.
Довелось мне побывать и в Соединенных Штатах. Я видел там много интересного, удивительного и ужасающего, но не об этом сейчас речь. Больше всего меня поразила вот такая диковинная подробность. Каждый год в те дни, когда были сброшены атомные бомбы, то есть в первой декаде августа, в самом шикарном ресторане Нью- Йорка собираются участники первой атомной бомбежки. Они пьют шампанское, веселятся и отмечают свою каннибальскую победу. Мне подумалось: вот бы провести их по коридорам больницы, которую я посетил в Хиросиме, испортить бы им аппетит… и понимаю наивность своего пожелания — ведь участники этой бомбардировки видели заснятые взрывы бомбы и те последствия, которые они вызвали, видели погибших, обожженных, страдающих людей, все они, конечно, видели в отснятых фильмах.
Советское правительство не было застигнуто врасплох известием о страшном оружии, созданном в Соединенных Штатах. Соответствующие исследовательские работы велись и в нашей стране. Руководил этими работами академик И.В. Курчатов — и теперь об их результатах все тоже хорошо знают.
Но раз уж возникло такое новое, отличное от прежнего оружие, то оно, естественно, повлекло за собой, как это всегда бывало на протяжении всей военной истории, изменения и в стратегии и тактике, в военном искусстве вообще.
