Юрий Емельянов - Сталин. Путь к власти
Однако Сталина ценили не только как скромного и добросовестного труженика, отдававшего всего себя без остатка работе. Видные руководители СССР видели в нем автора оригинальных и нужных государственных решений. С. Коэн писал: «Представляется очевидным, что они поступили так не из-за его бюрократической власти, которой он обладал, сколько потому, что они предпочитали его руководство и его политику».
Это мнение разделяли и другие советологи. Не сбрасывая со счетов значимости поста генерального секретаря для успеха Сталина, Роберт Таккер указывал, что лишь этим обстоятельством «нельзя объяснить события того времени. Претенденту на роль руководителя понадобилось бы предложить привлекательную программу и сделать ее убедительной для высших партийных кругов». Соглашаясь с ним, Джерри Хаф обращал внимание на то, «всего лишь 45 процентов из членов Центрального комитета были партийными функционерами, в то время как программа индустриализации, предложенная Сталиным, была привлекательна для растущего числа хозяйственных руководителей в составе Центрального комитета. (Их было 20 процентов от общего числа членов ЦК в 1927 году.)»
Следует учесть, что борьба на советском политическом Олимпе требовала немалых познаний в марксистской теории и хорошего владения текущей информацией по различным внутри– и внешнеполитическим вопросам. К тому же ориентиры во внутрипартийной борьбе постоянно менялись. Сначала Зиновьев, Каменев и Сталин клеймили Троцкого за измену ленинизму, а Троцкий обвинял в той же крамоле членов триумвирата, но вскоре Зиновьев, Каменев и Троцкий отреклись от своих обвинений в отношении друг друга. Сначала Бухарин обвинял Каменева и Зиновьева в отступничестве от ленинизма, а те видели в Бухарине опасного «уклониста» от ленинского курса, но потом эти бывшие оппоненты создали общий блок против Сталина.
В ходе внутрипартийной борьбы Сталин также не раз менял свою позицию. То он осуждал Троцкого за его нападки на Зиновьева и Каменева накануне октябрьского восстания, то говорил о справедливости ленинских обвинений Зиновьева и Каменева в «штрейкбрехерстве». То Сталин защищал Бухарина от обвинений Зиновьева и Каменева в «кулацком уклоне» и говорил, что не даст им «крови Бухарина», то сам обвинял Бухарина в поощрении кулачества и требовал его отставки с видных постов. То Сталин осуждал Преображенского за его призывы к ограблению деревни, то объявлял о необходимости обложить крестьянство «данью». Чтобы разобраться в этих спорах, надо было не только обладать большими обще культурны ми знаниями и быть хорошо информированным, но и понимать подлинную подоплеку позиций политических руководителей. А для этого надо было быть членом ЦК, как считал Д. Хаф, или входить в узкий круг наиболее влиятельных лиц в партийном руководстве, как полагал С. Коэн.
И все же были вопросы, которые одинаково остро стояли и для партийной элиты, и для рядовых членов партии. С самого ее начала история большевистской партии была отмечена непрекращавшейся внутрипартийной борьбой, чреватой расколом. Перспектива раскола партии, преодолевшей огромные трудности подпольной жизни, а после прихода к власти оказавшейся в окружении подавляющего беспартийного большинства страны, вызывала тревогу всех ее членов, а потому «раскольники» решительно осуждались ее большинством. «Раскольниками» считались меньшевики, отзовисты, ликвидаторы, ультиматисты, левые коммунисты, военная оппозиция, рабочая оппозиция, децисты, всевозможные «национальные уклонисты», авторы различных «писем» и «платформ», то есть все, кто на протяжении нескольких десятилетий выступал против «генеральной линии» партии.
С начала 1920-х годов таким возмутителем спокойствия был Троцкий, и неудивительно, что подавляющее большинство членов партии на разных уровнях выступило против него и его сторонников. Зиновьев и Каменев первыми выступили против Сталина, Бухарина и других членов политбюро и организовали «бунт» ленинградской организации против большинства делегатов съезда. Их объединение с Троцким, этим вечным бунтарем против Ленина, а затем против Сталина, отречение от решений, за которые они голосовали, отказ от своей же яростной критики Троцкого лишь укрепили впечатление о них как о раскольниках партии и беспринципных политиканах, стремящихся узурпировать власть, не считаясь с волей большинства.
Аналогичным образом Бухарин, Рыков и Томский выступили первыми против решений политбюро о чрезвычайных мерах, за которые они недавно голосовали. Создавалось впечатление, что они саботируют слаженную работу, направленную на решение государственных вопросов, втягивая партию в неконструктивную дискуссию. Переговоры же с Каменевым показали беспринципность Бухарина и его сторонников в его борьбе за личную власть. Нарушение оппонентами Сталина согласованных решений, противопоставление ими своих «платформ» «генеральной линии» партии, их союзы с бывшими политическими противниками препятствовали привлечению на их сторону колеблющихся членов политбюро и Центрального комитета, а затем и остальных членов партии.
В противовес своим противникам Сталин для подавляющей части руководства партии и рядовых ее членов олицетворял единство в партии. Такая позиция органично вытекала из всей его партийной деятельности. Он твердо стоял на позиции ленинского большинства с 1903 года. В 1909 году в Баку он забил тревогу в связи с угрозой раскола партии «на отдельные организации». Затем он постоянно поддерживал ленинское большинство, даже в тех случаях, когда явно не был согласен с восторжествовавшим мнением.
Чтобы обеспечить единство партии в ходе дискуссий 1920-х годов, Сталин не раз демонстрировал готовность к преодолению разногласий, поиску компромисса и способность забыть былые острые споры во имя общего дела. Дейчер писал, что «в то время многим людям казалось, что, по сравнению с другими большевистскими лидерами, Сталин не обладал наибольшей нетерпимостью. Он был менее злобен в своих атаках на противников, по сравнению с другими триумвирами. В его речах всегда звучали нотки добродушного и немного бодряческого оптимизма, что отвечало преобладавшим благодушным настроениям. В Политбюро, когда обсуждались важные политические вопросы, он никогда не навязывал коллегам свои взгляды. Он внимательно следил за ходом дискуссии, чтобы увидеть, куда ветер дует, и неизменно голосовал с большинством, если он только не добивался заранее того, чтобы большинство действовало так, как он считал нужным. Поэтому он всегда был приемлем для большинства. Для партийной аудитории он не казался человеком, имевшим личную корысть или затаившим личную обиду. Он казался преданным ленинцем, хранителем доктрины, который критиковал других исключительно во имя дела. Он производил такое впечатление даже в тех случаях, когда он говорил за закрытыми дверями Политбюро».
