Тамара Петкевич - Жизнь - сапожок непарный : Воспоминания
Несколько лет спустя вместо прежней комфортабельной квартиры Барбаре Ионовне с Таточкой дали в Ленинграде ордер на девятиметровую комнату.
Одно время они обе через воскресенье приходили на обед. Худенькая, бедно одетая, Барбара Ионовна держалась с былым достоинством. Улыбалась редко. Я ждала ее приходов. Хотела доставить ей хоть какую-то радость. В чем-то хорошо понимала ее.
В 1956–1957 годах, после реабилитации, за конфискованное имущество можно было получить денежную компенсацию. Следовало представить перечень изъятых вещей, указав их примерную стоимость. Это сверялось с актом в деле.
Ответ пришел неожиданный: «Акта о конфискации имущества в деле не имеется». Выяснялось, что следователь, вопреки приговору, конфисковывать имущество не стал, а отдал все Барбаре Ионовне.
— Ты должна понять, Тамара, нам не на что было жить. Постепенно я все продала, — объяснила Барбара Ионовна.
Я знала страдный путь голода и нужды. И, разумеется, понимала человека, умеющего жить единственным способом: честно.
Умерла она в Москве.
Эрик, с которым они так и не помирились, ездил на похороны. Таточка рассказала, что, просидев возле тела матери несколько часов, он вышел из комнаты постаревший и черный.
В ленинградском костеле Таточка заказала молебен по воспитавшей и вырастившей ее бабушке.
Не помню случая, чтоб официальное учреждение разрешило хоть какой-то вопрос во благо просителю. Тщедушным «службистам» справиться с последствиями беззакония было не по плечу.
Потребность избавиться от дурацкого штампа о браке с Эриком погнала меня по канцеляриям и учреждениям. Разводя руками, отвечали: «Да уж, действительно… Но сделать ничего не можем. Сходите к адвокату».
Юрист рассудил так:
— Сначала ваш бывший муж должен развестись с женой, с которой сейчас зарегистрирован. Потом сможет подать в суд и просить развода с вами. Затем пусть регистрируется с кем хочет.
Я возмутилась не на шутку:
— Да что вы порете? Прошло семнадцать лет. У него дети. Врываться в дома и арестовывать — умели. Рушить — могли. А поправлять? Ни мужества, ни профессионализма не хватает?
Когда в 1959 году вернулась в Ленинград, Эрик жил уже здесь несколько лет. Отпечатав на машинке: «Прошу позвонить по телефону номер такой-то», я отослала ему письмо по адресу. Он тут же позвонил.
— У меня к вам есть поручение от Тамары Владиславовны, — сказала я.
— А где она сама?
— В Ленинграде.
— Полагаю, нам лучше самим увидеться, чем что-то передавать через третье лицо.
— Возможно. Что ж, это я.
— Господи!.. — последовала долгая пауза.
— Можно сейчас же приехать?
— Завтра.
Договорились встретиться на следующий день вечером возле здания «Ленфильма».
— Вот и встретились муж и жена через семнадцать лет. Семнадцать лет с того самого утра, когда… Это ты?! Запросто стоишь рядом! Или мне все это снится? Что с нами сделали, Тамара? Ты знаешь этому название? — спрашивал он.
Он был когда-то красив. С мягкой полуулыбкой, вкрадчивыми полуленивыми движениями. Теперь пополнел… Все так же поправлял очки. Последний раз я видела его через «глазок» на прогулке во фрунзенском тюремном дворе, где мы с уголовницей Валей руками сделали подкоп под дверью собачника.
— Посидим в кафе? — спросила я.
— Туда, где много людей? Нет, нет! Только не это.
— Хорошо. Я живу рядом. Пойдем ко мне.
Сели друг против друга.
— Помнишь, как ты меня встречала с работы, в аллее? Помнишь, как бежала навстречу и упала?
— Нет.
— Ты упала.
— И что?
— Когда вспоминал там, всегда болело сердце. Все хотелось помочь тебе подняться… Я тогда не успел. Ты сама встала. Ты и потом поднималась всегда без меня… А как топила чугунку тряпками, намоченными в мазуте, как лепешки пекла, помнишь?
— Помню.
— Помнишь, как я тебя любил?
— Любил?
— Да. Одну. Всегда. Тогда и потом.
— Полно, Эрик. Не надо. Все было иначе.
— Все было именно так! Так! Только благодаря тебе я закончил институт!
— Ты счастлив сейчас?
— Счастье осталось в той комнате с земляными полами, во Фрунзе.
— Хорошо. Пусть такая неправда. У тебя дети?
— Двое. А где Юрик?
— Не со мной. Я ни с кем об этом не говорю.
— Как ты смогла все это?
— Как-то.
— Лучше бы мне дали два срока сидеть, чем тебе… Я не мог себе представить, как ты перенесешь.
— Я тоже думала, что ты не выдержишь, хотя ты и грозился когда-то: «Если они только посмеют тебя тронуть, то я, я с ними такое сделаю!»
— Они посмели. И я ничего не сделал.
— Ты и не мог.
— Не мог. Потому ты меня и разлюбила. Я, правда, потом сделал очень удачную операцию начальнику колонны. Ему ничего не стоило соединить нас уже там. Но операцию я сделал хорошо, а упросить его помочь нам не смог. Клял себя, презирал, но не смог!
— Потом все равно разлучили бы.
— Пусть, но важно было смочь!.. Мы так с тобой хорошо жили. Ведь мы никогда не ссорились. Мы бы и теперь так жили.
— Мы ссорились, Эрик.
— Я не помню! Не помню! А вот как покупали тебе черное панбархатное платье — помню. Как оно тебе шло! Когда я хотел хорошего, то просил: «Пусть мне приснится Тамара в черном платье!» И ты мне снилась, но на тебе была дерюга, и я просыпался с болью в сердце.
— Не надо, Эрик.
— Какой за тебя был страх, когда ты уехала в дальний этап! Я тебя уже не застал в Беловодске. После этого я стал другим человеком. Узнал злобу. И месть.
— Человек непременно проходит через это.
— Ты думаешь, я уже прошел?
— Думаю. Семья, дети. Это смягчает.
— У моей жены случаются приступы ненависти ко мне.
— Наверное, ты бываешь в чем-то виноват. Не просто же она человеконенавистник?
— Ты хочешь сказать, что по-прежнему не поручилась бы за меня?
— …Вот о чем я, собственно, хотела поговорить с тобой. У меня в паспорте печать о браке с тобой. Нелепость. По моей глупости, конечно…
В глазах его мелькнул испуг. Но, помолчав, он сказал:
— И ты думаешь, что я соглашусь на развод?
Говорить о том, что знаю: его брак с женой оформлен — было незачем. Яснее ясного стало, что он мне ни в чем не поможет. И о том, как может считать меня виновницей ареста, затевать разговор тоже было бессмысленно. Да, наверное, он на самом деле так и не думал. Я посмотрела на часы.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? Мне пора?
— Пора.
Трудно сказать, почему стояла возле двери, которую захлопнула за ним. Послышалось что-то вроде стона. Пролетом ниже Эрик стоял и плакал. Сошла к нему:
— Ну же, Эрик!
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
