Василий Великанов - Разбойник и Мишка (рассказы)
Нет, вон луч прожектора заскользил по белому полю, выхватывая серые кусты, и застрочил пулемёт. "Ложись!" - одновременно прошептали Петухов и Черкасов и, упав в снег, замерли. Треф прильнул к земле, а Пурик, вздрагивая, прижался к Черкасову. Пулемёт умолк. Оборвалась и полоса света. "Прощупывают и пугают... - подумал Петухов. - Знаем мы ваши повадки - сами побаиваетесь..."
Сняли лыжи и, воткнув их глубоко в снег около кустика, поползли. Тяжело продвигаться - тонут в снегу, но зато хорошая маскировка. В полушубках жарко и неловко ползти, а тут ещё и вещевой мешок, и автомат, и противогаз, и лопата. Всё тянет, давит. Позёмка бьёт в глаза.
Время от времени Петухов и Черкасов повелительно шептали: "Треф, иди! Пурик, ищи!" Собаки принюхивались к снегу и, натягивая поводки, рвались вперёд. Старательный и горячий Пурик тыкал нос в снег, фыркал и чихал. "Тихо, Пурик! Фу!" - сердито шептал Черкасов.
И вдруг Треф, обнюхав снег около куста, сел возле него и так выразительно взглянул на своего хозяина, словно хотел вымолвить: "Нашёл". Петухов легонько проткнул щупом снег и почувствовал, что наткнулся на дерево. Мина! Петухов снял рукавицы и, засунув руки в снег, неторопливо, осторожно обшарил, прощупал деревянную мину. Нет ли около неё и под ней опасной проволочки от мины натяжного действия? Как будто нет. Снег на руках тает, а кожа стынет - пощипывает мороз. Надел рукавицы, выкопал ящик лопатой. Ох, какой тяжёлый, будто гвоздями набит! Отполз с ним влево и поставил на попа. Так виднее. Вздохнул и вытер рукавом пот с лица. Ух, велика беда начало! Нащупали минное поле - теперь надо много потрудиться... Вот и Черкасов правее тоже обнаружил мину: возится в снегу, а рядом с ним суетится Пурик и помогает хозяину выкапывать мину. Медвежья услуга! Нарвётся проклятый пёс когда-нибудь. По лапам его надо бить, а Черкасов с ним слишком ласков...
Недалеко, над окопами врага, низко тарахтел ПО-2 - "кукурузник", как его прозвали наши солдаты, и вскоре один за другим раздались взрывы. Это лётчик сбросил в окопы несколько мелких бомб. Пурик задрожал и заскулил. "Фу!" - прошептал Черкасов. Пурик прижался к боку хозяина и затих. Застрекотали зенитные пулемёты, и словно спичками кто-то зачиркал по небу - это побежали трассирующие пули. Скользнул вверх луч прожектора, но "кукурузник", прижимаясь к земле, тарахтит уже где-то в своей стороне. "Ушёл! - радовался Петухов. - Не даёт им покоя и от нас отвлекает... Молодец!"
И опять тишина. Молчат. Притихли. Можно продолжить работу. Петухов и Черкасов досуха вытерли закоченевшие руки и всунули их в меховые рукавицы. Как в них тепло и уютно рукам! Так бы и не вынимал. Но время идёт, и надо работать, работать, чтобы до рассвета вернуться к своим. Опять раздаются тихие голоса собаководов: "Ищи! Ищи!" Собаки, принюхиваясь к снегу, натягивают поводки.
Сколько времени прошло с тех пор, как они начали свои поиски, трудно сказать. Может быть, два или три, четыре часа. Сердце стучит гулко, напряжённо. Мокрая от пота рубашка приклеилась к спине, а руки закоченели, и пальцы плохо сгибаются. Но вот проход сделан, и деревянные мины справа и слева от прохода, как вешки, указывают безопасный путь. Вражьи окопы совсем близко. Теперь надо незаметно уйти. Отползти немного назад. И передохнуть. А то и собаки устали. Поджимают ноги - как бы не отморозили подушечки лап.
- Сколько вы взяли, товарищ сержант? - прошептал Черкасов.
- Двенадцать.
- А я тринадцать. Пурик мой молодец. Поднимемся, товарищ сержант?
- Нет, Черкасов, надо ползти до лыж.
Петухов знал, что если противник их обнаружит, то насторожится и до рассвета снова может заминировать проход.
Проползли уже много, а лыж не видать. Странно! Позёмка замела следы. Наверно, отклонились в сторону.
- Черкасов, иди вперёд. Да смотри осторожно.
Солдат встал, отряхнулся от снега и зашагал вперёд, глубоко увязая в снегу. Вслед за Черкасовым, в нескольких от него шагах, шёл Петухов. Пурик вдруг метнулся в сторону и, вырвав из рук хозяина поводок, ткнулся носом в снег и быстро заработал передними лапами.
- Пурик, назад! - тихо крикнул Черкасов.
Раздался взрыв, и Пурик упал.
Черкасову показалось, будто кто-то метнул ему в лицо стеклянными брызгами. Прикрыв лицо руками, он приник к земле. Противник открыл пулемётный огонь, и пули засвистели где-то над головой. Наши ответили. Раздались и первые миномётные выстрелы: словно кто-то гулко и часто застучал колотушкой по бочонку, и мины полетели в нашу сторону, вспахивая и бороня снежное поле. Петухов глубоко простонал и упал головой в снег. Вокруг него, прихрамывая, завертелся Треф.
Черкасову сначала показалось, что его тяжело ранили и он ослеп, но потом, вытерев рукавом кровь с лица, понял, что видит и может передвигаться. Черкасов подполз к неподвижно лежавшему Петухову и, дёргая его за рукав, тихо спросил:
- Товарищ сержант, вы ранены? Товарищ сержант!..
Петухов не отвечал. Черкасов приподнял его голову и взглянул в лицо. Оно было бледно-серое. Губы чуть шевелились:
- Ползи, Черкасов, ползи скорей, а то убьют...
- Треф, вперёд, ищи! - приказал Черкасов.
Прихрамывая и принюхиваясь к снегу, собака пошла вперёд, к своим окопам. Черкасов с усилием подлез под Петухова и, взвалив его себе на спину, пополз. Тяжёлый сержант!
Шквал огня так же сразу стих, как и вспыхнул.
Наши наблюдатели заметили взрыв метрах в ста от своих окопов и догадались, что с сапёрами что-то случилось. Два солдата, одетые в белые халаты, вылезли из окопа и поползли к месту взрыва. Они приблизились к сапёрам в тот момент, когда обессиленный Черкасов, придавленный тяжёлым телом Петухова, лежал неподвижно, не в силах вылезти из-под товарища. Кровь залила ему глаза.
...С рассветом войска пошли в наступление. Батальон хлынул в проход, через минное поле.
...В брезентовой палатке с целлулоидовыми окошечками, похожей на игрушечный домик, посредине, недалеко от раскалённой докрасна железной печки, стоял высокий операционный стол-топчан. На столе лежал Петухов, и ступни его босых ног свешивались с края стола. Возле него стоял главный хирург медсанбата Воронцов, бледный, худощавый, с усталыми глазами. Рукава его халата засучены по локоть, а руки в желтоватых перчатках. Прогноз был неблагоприятный. Да и как же могло быть иначе, если перелом бедра открытый, раздробленный и, наверно, рана уже загрязнена... Хоть и заморозили рану новокаином, Петухов от пронизывающей боли временами глухо вскрикивал:
- Полегче, доктор!
Похудевшее, осунувшееся лицо Петухова покрылось мелкими бисеринками пота.
Молоденькая черноглазая сестра, стоявшая у изголовья раненого, время от времени вытирала тампоном пот с лица Петухова и успокаивала его:
