Леонид Бирюшов - По волнам моей памяти (Книга об отце)
- Кто мне будет ассистировать, поможет перелистывать страницы?
Вызвался я, стал слева от неё, а она начала играть. Она читала все ноты, все мелизмы, все знаки, все нюансы. Словом, всё, что было написано в нотах. Исполнение было виртуозным. Я только листал страницы и восхищался игрой. Затем поставили Моцарта, Штрауса, Баха, всё прочитывалось исполнительницей на раз. Закрыв ноты, мы попросили сыграть, что ни будь от себя, она ответила, что по памяти ничего не умеет. Но, не смотря на это, мы все остались довольными от этого концерта.
По приглашению хозяина бойцы прошли в столовую комнату и расселись за длинным столом. Внук принес из подвалов вина, из кухни, вареную птицу, овощи. Анжелика – мама, внук - Артур и дедушка, так же сели и ужин начался. Первый тост мы подняли за хозяина, второй за победу Советской армии, третий за прекрасную дочь и маму Анжелику. Потом пили за музыку, и за исполнительницу. Когда немного расслабились, хозяин поведал происхождение этого замка.
- Я родился в России ещё при царе. Рано осиротел, но мне повезло, меня взял на работу, один богатый фабрикант, наверное, из жалости. Сначала я был у него посыльным. По его просьбе, приняли учиться в церковно - приходскую школу. Потом изучив производство, стал десятником в цеху, и наконец, управляющим всего завода. Когда грянула Большевистская революция, хозяин эмигрировал на запад. Так как в России у меня ни кого не было из родственников, он забрал меня с собой. За что я очень ему благодарен. Поселился в Польше, приобрел этот замок шестнадцатого века. Постепенно расширяя свой бизнес и сеть заводов по Европе, мой фабрикант стал одним из ведущих поставщиком мануфактуры на мировом рынке. В начале тридцатых годов, умирая, он завещал мне нотариально, весь свой бизнес, со всем миллиардным состоянием. Вы спросите: - Почему мне? – да очень просто, у него не было детей, племянников, никаких наследников. Он был одинок, так же как и я. А производство я знал и не допустил развалить его бизнес. Поэтому – мне! Теперь у меня девять заводов, по всему миру. В Европе, в Южной и Северной Америке, даже в Австралии. Есть даже заводы, на которых я не бывал ни разу.
- Что же вы производите? – спросили мы.
- Тесьму! От трёх миллиметров, до трёх метров! К вашему сведению, я выполнял личный заказ Фюрера! Да, простят меня советские воины. Бизнес есть – бизнес!
- А что же вам Гитлер заказывал?
- Парашютные стропы для лётчиков «Люфтваффе» и авиадесанта!
- Так что Гитлер сам лично приезжал к вам?
- Да, и сидел за этим столом, и пил вино, которое Вы только что хвалили. Я не считал, его пребывание в моём замке, таким уж выдающимся событием. Но, тем не менее, это – факт!
Пили и ели до глубокой ночи. Анжелика и Артур, простились и ушли спать. Нам выделили гостевой флигель во дворе. Он являл собой выдающийся образец, архитектуры тех лет. В нем было все, что понадобилось бы любому изысканному гостю - холл, бар, ванная, туалет и другие удобства. Хозяин разместил всех, даже ещё остались места. Если бы взвод ночевал во флигеле, он спокойно поместился бы в нем. Все музыканты засыпали под впечатлением. Ещё долго в голове звучала музыка, перед глазами стоял образ Анжелики, и всех просто поразил рассказ старика. Я запомнил этот эпизод из жизни русских эмигрантов навсегда.
По случаю перехода границы, всем солдатам и офицерам выдали новое обмундирование. Европа всё – таки! И советские солдаты должны выглядеть с иголочки. Через некоторое время командиры стали замечать, что шинели у бойцов становятся кротче, были до пяток, а теперь стали как куртки. Что солдатики делали? Отрезали от подола шинели полосу шириной сантиметра два и меняли у полячек на водку и самогон. Из полос получались хорошие фитили для керосиновых ламп. Таким образом, ребята помогали польскому населению, а сами ходили пьяными.
Затем было форсирование Вислы и освобождение Варшавы. Теперь у меня – младшего сержанта Бирюшова на груди красовалось три медали. «За отвагу», «За освобождение Севастополя» и «За освобождение Варшавы».
Бывало, к нам на передовую приезжали с концертами известные певцы, артисты, музыканты. Но в основном мы своими силами давали концерты, для своего и соседних полков. «Зенитная самодеятельность» всем нравилась и славилась на всю дивизию. Между боями во время затишья, собирался наш оркестр и репетировал.
Был такой случай. Однажды, я расписал ноты одной песни и разносил по землянкам музыкантам, что бы они подготовили свои партии на вечернюю репетицию. Подхожу к Мише Напорскому – кларнетисту из Ростова на Дону и говорю:
- Миша, посмотри, пожалуйста, свою партию.
Он взял расчерченный от руки тетрадный листок, (нотную бумагу на фронт, почему то не завозили), смотрел минут пять в него, после чего помял его тщательно. Я естественно возмутился.
- Что же ты, сделал? Через час репетиция!
- Гриша, не волнуйся – всё будет в порядке!
И направился под кустики… Поразительно!!! Репетировал Миша безукоризненно. Когда я останавливал оркестр и просил продолжить с такой - то цифры, он безошибочно вступал, в нужном месте, с нужной ноты. Короче, замечаний в его сторону не было. Вот так память - фотографическая.
Ещё на Висле, к нам в полк зенитной артиллерии, попал из штрафного батальона один солдат - Проскуряков Пётр. Он тоже играл на баяне. По просьбе музыкантов он поведал свою историю, за какие грехи, он попал в штрафбат?
До войны он жил и работал в России (тогда была одна страна – СССР), сейчас не помню, в каком городе. Был продавцом в промтоварном магазине. Он рассказал: - однажды к нам в магазин завезли крючки с петельками в наборе. Знаете, такие крючочки, изогнутые из проволочки замысловатым образом, которые пришиваются на нижнем белье. Одни наборы продавались по три копейки, а другие по пять. По иронии судьбы, я каким - то образом перепутал ценники, и те наборы, которые по три копейки, продавались по пять, а те, что по пять естественно наоборот. Но что самое обидное, покупателям больше нравились, которые по три, и платили пять, наверное, качество было лучше. В общем, где то через год, крючки, которые по три закончились. А когда приехала ревизия с проверкой, то оказалось что у меня по накладным, навара вышло около ста тысяч рублей, а это статья, в особо крупных размерах с конфискацией. Возбудили уголовное дело, потом был суд, дали мне двадцать пять лет лагерей. И поехал я в Сибирь, на лесоповал. После двух лет работ на свежем воздухе к нам в зону приехал комиссар, он объявил, что началась война с фашистской Германией, и кто согласен воевать за Родину, смыть позор и кровью искупить свою вину перед народом, с того будет снята судимость и вернётся доброе имя и конфискованное имущество. Я быстро дал согласие, ведь мне - то трубить ещё двадцать три года. Меня записали, и в сорок втором я уже воевал в штрафбате.
