Виктор Леонов - Лицом к лицу
— Растянулись! — с плохо скрытой досадой говорит командир отряда. — Пехотинцам за вами не угнаться.
— Но время?..
— Успеем!
Хорошо, когда такая уверенность зиждется на точном расчете. Время неумолимо ведет свой счет, и нам кажется, что командир нас попросту успокаивает. Все понимают, что морским пехотинцам придется вести бой и надо дать им отдохнуть, собраться с силами. Но постепенно и командира охватывает беспокойство:
— Как бы не получилось, как у той незадачливой сороки: хвост вытянула, а коготок увяз…
Получив, наконец, сведения о местоположении пехотинцев, командир разрешает трем авангардным группам разведчиков — моей, Кашутина и Шелавина — совершить бросок к опорному пункту на Могильном, завязать там бой и тем самым облегчить подход пехотинцев к мысу. Но скоро мы убедились, что эта последняя возможность для внезапной атаки уже упущена.
Забрезжил рассвет, когда мы приблизились к ровной лощине, за которой начинался крутой подъем к двум опорным пунктам на вершинах седловидного мыса. Егеря заметили колонну морских пехотинцев и открыли по ней огонь из батарей Могильного. Тотчас же заговорили огневые точки на подступах к Титовке. Это означало, что немецкий гарнизон за Титовкой уже знает о десанте и к Могильному бросят подкрепления.
«Что делать? Какое решение примет командир?» Эти мысли волновали разведчиков передовых групп. Дорогой ценой мы расплачивались за прежнюю медлительность и теперь уже не могли лежать, прижимаясь к холодным камням, и ждать приказаний. Враги ведут огонь, наши несут потери, и священный долг взаимной выручки подсказал нам единственно правильное решение: неприятель превосходит нас числом, вооружением, он обороняется на крутых высотах — тем стремительней надо его атаковать, тем неудержимей должен быть наш порыв.
— Вперед! За Родину!
Точно вихрем подхваченные, мчались мы через лощину и с ходу стали взбираться на первую возвышенность.
Позади рвутся мины, впереди — гранаты. В неуемном грохоте мы не слышим ни свиста пуль, ни крика раненых. Уже два, от силы — три десятка метров остаются до первого немецкого дота.
Граната взрывается под ногами младшего лейтенанта Шелавина. Он падает, катится вниз и, поравнявшись с нами, кричит:
— Вперед, моряки! Вперед!
Меня обгоняет Зиновий Рыжечкин. Рядом с ним бежит такой же маленький, быстрый, ловкий… Да ведь это наш новичок!
— Впере-ед! — слышим мы восторженный клич Макара Бабикова.
Егерей ошеломила наша атака. Они отступили на конец мыса, ко второму опорному пункту.
Разгоряченные боем и упоенные первой победой, мы закрепились на возвышенности, осмотрелись и тут только поняли, в каком положении оказались. Воодушевленные первым порывом, мы не оглядывались назад и не заметили, как на подходе к лощине наша колонна была прижата к земле массированным огнем неприятеля, как потом ее атаковали свежие силы, прибывшие из Титовки, и стали теснить морских пехотинцев к берегу, к месту высадки.
Позднее мы узнали, что командир пехотного подразделения за преступную халатность и медлительность был отдан под суд военного трибунала, а командир отряда безуспешно пытался установить с нами связь. Он повел к мысу две группы разведчиков, но был ранен и эвакуирован с поля боя. Ранило также комиссара отряда Дубровского, секретаря партбюро старшину Тарашнина и многих других. Разведчики из группы Мотовилина яростно пробивались к нам. Попав в окружение, они прорвали кольцо и ушли к морю. Прикрывая их отход, два неразлучных друга, пулеметчики Семен Флоринский и Борис Абрамов, стреляли до последнего патрона и с пением «Интернационала», с гранатами в руках ринулись на врага.
Скошенные пулеметной очередью два моряка пали разом, лицом к мысу.
И еще я тогда не знал, что погиб Кашутин, что Шелавин с раздробленными ступнями, до крови искусав губы и руки, чтобы не выдать себя криком, прячется от снующих вокруг егерей, ползет и ползет на вершину Могильного. И даже находившиеся рядом Баринов и Шерстобитов никому не сказали, что они ранены.
Одно было совершенно ясно: мы отрезаны от основных сил, окружены егерями на их же опорном пункте.
Прежде чем действовать, надо привести группу в боевой порядок.
Я подсчитал силы. На маленьком клочке каменистой земли, на «пятачке» мыса Могильный, было пятнадцать разведчиков.
2
С трех сторон мыс Могильный омывает море.
Егеря впереди и позади нас. Они пристрелялись к нашему «пятачку», и если бы не укрытия из камней, осколки вражеских мин и снарядов вывели бы из строя всю группу.
— Товарищ старшина! Разрешите? Товарищ старшина!..
Кто-то тянет меня за рукав. Оборачиваюсь — Макар Бабиков! Тревожно поблескивают серые сузившиеся глаза. Мокрая прядь волос выбилась из-под шерстяного подшлемника, а на бледном лице выступили капельки пота.
Макар смотрит на склон горы.
— Вон там, я видел, как за теми камнями он упал. Может, ранен?
— Кто? О ком ты?
— Кашутин…
— Вася Кашутин!
Я готов сорваться с места и бежать вперед, но Макар не выпускает рукав моей гимнастерки, прижимает к земле.
Мы встречаемся взглядами, и я вижу в глазах новичка решимость и мольбу.
— Я — маленький, я подползу незаметно…
На открытом, почти голом склоне трудно маскироваться. Нельзя рисковать жизнью почти необстрелянного в боях моряка.
— Не горячись, — говорю Макару, успокаивая заодно и себя. — Ты не горячись! В атаке зачем-то вперед вырвался… Хочешь показать, что тебе море по колено?
— Это я со страху рванул… Боялся от вас отстать.
Мне нравится чистосердечное признание Бабикова, если только он не хитрит.
— А теперь вдруг не страшно стало?
Бабиков промолчал и вдруг, еще не получив разрешения, вьюном мелькнул среди камней и исчез.
Мы уже отбили третью атаку, когда неожиданно наступила тишина. Егеря что-то замышляли. Я приказал усилить наблюдение и беречь боеприпасы.
Макар не возвращался, а внизу изредка постреливали. Должно быть, егеря все-таки обнаружили Макара.
— Воздух!
С истошным воем пронеслись над нами три «мессера». Взмыв к зениту, они стали пикировать на наш «пятачок» и сбросили бомбы. Снова ударила вражеская батарея, и егеря пошли в атаку вслед за огневым валом. Они приблизились настолько, что мы слышали их гортанные крики:
— Русс! Сдафайс! Русс капут!
«Пятачок» безмолвствовал. Разведчики ждали, когда егеря подойдут на дистанцию броска гранаты.
Кто-то в стороне от егерей резко свистнул, и оттуда раздался крик Бабикова:
