Григорий Коновалов - Как женились Чекмаревы
Кулак Гоникина напоминал лапу кобчика, закогтившую добычу. Пальцы растопырились, на стол упали бумажки, как яичная скорлупа.
- Вот они твои справки, - уже тпше сказал Гсвпкин. - Извини меня, Катя, но этот человек перетрусил малость.
Катя и без справок видела по желто-квелому липу и провалившимся глазам Антппова, что до последней капли испит он хворью. Его место в госпитале.
ГОЕПКИН с холодной жестокостью упрекал Антппова в том, что и прежде на посту председателя райисполкома он плохо работал и отделался легким испугом. Гоникин сулил ему военный трибунал незамедлительно.
Катя попросила Антипова выйти в коридор на несколько минут, и когда тот шагом измутузенного доходяги, шаркая сандалиями, вышел, она села и Гонпкгшу велела сесть.
Устало, тихо сказала, что произвол, пусть и мотивированный даже самыми высокими побуждениями, опасен, - она уже перестала замечать, что все чаще говорит языком Афанасия Чекмарева.
Зато Гоникпн видел это и страдал от этого. Он, сопя, изжевал мундштук папиросы, выплюнул. Катя проследила за полетом окурка от красно-горячих губ Гоникпна до урны в углу.
- Мне, что же, уговаривать этого типа, чтобы он исполнял своп долг, предпочел бы умереть под огнем, чем неделей позже от болезни пищевода? Гоникпн оправдывался перед Катей, искал в ней еслп не сочувствия, то хотя бы понимания.
"Павел очень уморился, в глазах у него рябит", - подумала Катя так, как подумал бы Афанасий Чекмарев.
Она встала и, касаясь здоровой руки Павла, передала ему приказ Чекмарева перебираться за Волгу.
По лицу Гоникина, проминая щеки, прошла усмешка.
- Знаешь что... Иди ты со своим Чекмзревым...
- Паша!
- Я что, ослеп, что лп? Не вижу твоего отношения к Афоньке? Меня, значит, за Волгу, а сама геройствовать под... руководством Чекмарева...
- Павел Павлович, я еду с тобой, - сказала она, как бы покоряясь своей судьбе. И уж так жалко стало ей чего-то, так заломило в груди, что она, уткнувшись лицом в гардины, заплакала.
Дверь открылась, и в комнату вошел Афанасий Чекмарев в армейском обмундировании, с автоматом. За ним - Антппов.
Афанасий достал из кармана бланк, написал на нэм что-то и подал Антипову.
- Переправишься за Волгу, сразу же в совхоз - по ночам будете продовольствие сюда доставлять. Всего хорошего, Максим Мпхалыч.
Афанасий, держал пальцы на кармане гимнастерки, умолял кого-то в самом себе: "Дай мне твердость и ясность мысли, чтобы не сорваться, не унизиться, не показать Гоникину его слезницы". Он вынул бумажку и, не читая, изготовился порвать ее, но голос Гоникина заморозил его пальцы:
- Дальше, товарищ секретарь, молчать не могу: ты покрываешь трусов.
Афанасий развернул бумажку, разгладил на широкой ладони, подул на нее и положил на стол перед Гоникпным.
- Вот твой поэтический рапорт: "Афоня, отпусти маня на фронт, я тут виноватым себя чувствую". На, возьми на память. Фронт сам сюда идет. И ты возмужал за год войны.
- Что ты хочешь этим сказать? Еслп думаешь, что я боюсь фронта... Я и сейчас требую отпустить меня в Действующую армию... Да и твое место там же, товарищ Чекмарев.
- С последней партией детей и женщин вы оба отправитесь за Волгу. Желаю вам удачи... Все, идите.
- Никуда я не поеду. Понял? Даже еслп все сбегут, я останусь с темы, кго будет стоять насмерть.
- Гоникин, еслп ты сорвешь эвакуацию детей, тебя ждет самое худшее.
13
Воздушная тревога и взорвавшаяся на спуске к рекэ бомба разлучили Михееву и Гоникина с Афанаспем: они забились в старую штольню, откуда когда-то брали мел.
Афанасия будто ветром унесло. Да и хватились-то они его лишь в потемках штольни. В глубине сидели и лежали на своих пальто и фуфайках старые женщины, совсем древяие старики. Начальником всех этих бабок и дедов был Игнат Чекмарев: по глухоте ли своей (заложило уши в последнюю бомбежку) или по старческой мудрости он совсем не обращал внимания на звонкое буханье зениток - у з хода лежал на рундуке, вытянув длинные ноги наружу.
Нагнувшись, Гоникнн увидел, что командир пенсионеров спал непробудно время приспело ему спать. На бритом, сухом, без морщин лпце удивительно кругло расстегнулся под усами рот с младенчески белыми зубами.
Гоникин рассказал Кате: ходил слух, будто на месте выпавших зубов выросли молочные и будто бы вышедшая за него вдова Варвара похвалялась: вместе с зубами взыграла у старика совсем юношеская прыть.
"Да что с ним творится? Откуда эта грубость и злость?" - Катя замерла в опасении, что Гоникин вот-вот скажет что-то непоправимое.
Варя сидела на земле рядом с рундуком, на котором спал воевода, подбирала выпадавшие из кармана его пиджака разноцветные гальки - насбирал пх на берегу во время своей боевой вахты. Перехватив взгляд Гоникина, сна свяла с себя вязаную кофту и осторожно накинула на лицо глубоко спавшего супруга.
Бомба взорвалась понпже ступенек в штольню. Удушливая волна тола доплеснулась до Кати, и ее стало мутить.
Гоникин загородил ее от глаза Рябишша, - когда он вошел, они не заметили.
- Ну, что смотришь? - четко заговорил Гоннкив. - Что стопшь?
Рябинин пожал плечами, растолкал Игната Чекмарева, минуту застил свет у выхода, потом ушел.
- Наше спасение, Катя, в руках Кольки Рябннина.
Чекмарев ему поручил командовать...
- Ну, не надо. Ты же не такой злой, Павел.
Гоникин ударил кулаком по своему колену.
- Нет, злой я, понимаешь, злой! Снисходительность к некоторым людям становится преступлением...
- Граждане, выходите к переправе. Не торопитесь.
Изверг, видать, не будет летать ныне! - басовпто вешал Игнат Чекмарев, преобразившийся после освежающего сна в прежнего веселого дядьку. С мужской угловатой ловкостью он принакрыл плечи своей подруги той самой кофтой, которой она укрывала его разомлевшее во све лицо.
- Слушай! - тормошил Гоникин Катю. - Сейчас старшх Чекмарев петухом запоет.
Но Игнат не оправдал его ожиданий - не закукарекал.
Когда в полночь отвалил баркас со стариками и детьми, Гоникин и Катя переглянулись - нарушили приказ Чекмарева-сына: остались на этом берегу. Сели на белевшем, ошкуренном, промытом и просушенном стволе давно выброшенного тополя. Гоннкпн закурил.
- Зачем осталась? Я-то потому, что ты осталась.
А ты? С ним хочешь встретиться?
- Вдруг не увижу его больше, а надо что-то сказать эму. Кажется, я виновата перед ним, а в чем вина моя - ие знаю.
- От виноватости далеко ли до... примирения. А?
Катя отодвинулась, внимательно посмотрела в его лицо.
- Какого примирения? Мы с ним не ссорились. Так что-то недоговаривали...
- Я хотел сказать - далеко ли, ну, одним словом, я не хочу ваших встреч.
