Альберт Голдман - Джон Леннон
Мег Дотерти, ставшая впоследствии Мег Дринкуотер, ученица женской школы Калдерстоунз, расположенной по соседству с Куорри Бэнк, вспоминает об этих выступлениях: «Джон был жутко надменным. И очень жестоким. Вечно выискивал нечто такое, чего все стыдились, – недружная семья, отец, которого не бывает дома, больная мать. Как только он видел, что у кого-то дела не в порядке, он хватался за это и рассказывал приятелям, которые открыто высмеивали бедолагу. Особенно мало было шансов у девочек, чтобы противостоять этим злобным насмешкам». Однако стоило упомянуть о какой-нибудь мелочи, которая смущала его, Джон мгновенно менял тему разговора. «Достаточно, например, было сказать: „А мы с папой и мамой ходили в кино“, как тут же возникал барьер, опускалась стена. И он сразу начинал говорить о чем-нибудь другом. Сам он никогда не отвечал серьезно, о чем бы его ни спрашивали. Все время юлил и отделывался шутками».
Джон был жестоким не только на словах; он набрасывался на любого, кто вызывал его раздражение. Как-то Мег приехала в школу на подержанном гоночном велосипеде, который получила в подарок на день рождения. Когда она подъехала к воротам Калдерстоунз-парка, Джон буквально висел у не,е на колесе. Собравшиеся ребята были настолько поражены при виде Мег и ее велосипеда, что не обратили на Джона никакого внимания. Это привело его в ярость, и он, поравнявшись с девочкой, наклонился вперед и столкнул ее на тротуар. В результате этого маневра Джон и сам не удержался в седле, но, падая в свою очередь на землю, все же умудрился разразиться злобным смехом. Когда Мег рассказывает эту историю, она неизменно приподнимает подол юбки и показывает шрам, оставшийся у нее на колене. Будучи одновременно агрессивным и постоянно настороже, Джон, как и все, кто старается нагнать страх на окружающих, в глубине души не был храбрецом. «Обычно он ходил, – вспоминает Пит Шоттон, – сгорбившись и опустив голову, словно перепуганный кролик, загнанный в угол, но готовый броситься вперед». Когда он атаковал, он делал это внезапно. А если оказывался перед более сильным и смелым соперником, старался смутить его своими сарказмами и, если номер не проходил, предпочитал смотаться. Джону и Питу нередко доставалось от старшего воспитателя, знаменитого Эрни Тейлора, но сколько бы ударов тростью ни обрушивалось на Леннона, он оставался все таким же. Более того, он стал изображать из себя этакого маргинала, которому совершенно безразлично, что он творит и как его за это наказывают.
Тетю Мими до такой степени расстраивали постоянные жалобы из школы, что она начала вздрагивать всякий раз, когда раздавался телефонный звонок. Ее собственные усилия, направленные на то, чтобы призвать Джона к порядку, давно потерпели фиаско. Как бы она его ни наказывала, все было тщетно. При этом ей нечего было рассчитывать на помощь Джорджа, который вечно закрывался от всего газетой. Джону исполнилось тринадцать лет, когда дело дошло до открытого противостояния.
Джон всю жизнь вспоминал то время. В письме к тете, написанном за год до смерти, он опять возвращался к старым обидам. Это может показаться странным, но больше всего он упрекал ее в жестоком к себе отношении. Он обвинял ее в том, что она швыряла в него хрустальные пепельницы и требовала от воспитателя, чтобы тот «врезал ему покрепче», чтобы парень «не слишком умничал».
Мими всегда унижала тех, с кем воевала. Именно так она победила Фредди. Однако против Джона такая тактика не сработала. И тогда она решила прибегнуть к жестокости. Джон в отместку тоже старался унизить ее, и в этом сражении пускал в ход любые средства. У него было достаточно обид на Мими: она запирала его дома, шпионила за ним, манипулировала им и лишала тех удовольствий, которые свободно доставались другим детям. Ну как ему было не восстать, тем более что он как раз вступал в самый конфликтный возраст, каким является отрочество!
Дело кончилось тем, что Джон нашел себе союзника по борьбе с матриархатом Мими в лице своей собственной матери Джулии.
Глава 5
Странная гавань
Дом Дайкинсов за номером 1 по Бломфилд-роуд был довольно неказистым. Он представлял собой небольшое строение, прилепившееся к соседнему и похожее как две капли воды на все остальные дома на улице, и при этом казался почти заброшенным. В саду виднелись лишь сорняки да затхлая вода, скопившаяся в забитых опавшими листьями сточных канавах. Тем не менее, оказавшись в доме, посетитель попадал в теплую и гостеприимную атмосферу. Старый граммофон наяривал танцевальные мелодии, полки и шкафы были как попало заставлены разными безделушками, в баре было полно всякой выпивки, и в довершение гостей неизменным дружелюбным лаем встречала в дверях хозяйская собака.
Который бы ни был час, Джулия всегда была одета, накрашена и тщательно причесана. Поскольку муж, проводивший целый день дома, освободил ее от домашних забот, у нее было достаточно свободного времени. Дайкинс ходил на рынок, менял занавески, пек пироги. А Джулия играла на пианино и пела популярные песенки из музыкальных комедий и кинофильмов.
Ее дом был гаванью для всех детей семьи Стенли. «Когда я ссорилась с матерью, – вспоминает Лейла, – я всегда отправлялась к Джулии. Я усаживалась перед телевизором, а Джуди, чувствуя, что мне нехорошо, потихоньку совала мне в руку яблоко. Через какое-то время мне становилось лучше, и я шла к ней на кухню, а через час уже забывала о своих проблемах. Она всегда умела примирить меня с жизнью».
Пит Шоттон вспоминает, что, когда Джон впервые познакомил его со своей матерью, она взглянула на него и воскликнула: «О, какой худенький красавчик!» Пит протянул Джулии руку, а она, смеясь, принялась похлопывать его по бедрам. Когда Джон признался, что приятели прогуляли занятия в школе, Джулия весело успокоила их: «Да не беспокойтесь вы насчет школы. Главное – вообще ни о чем не беспокоиться! Все будет хорошо!»
У Дайкинса был странный тик. Он кашлял, а затем обязательно нервно подносил руки к лицу, как бы желая убедиться, что его нос все еще на месте. За это Джон прозвал его Дергунчиком. Но вообще-то с отчимом у него были вполне добрые отношения. Всякий раз, когда Джон и Пит появлялись на Бломфилд-роуд, Дайкинс совал им несколько монет, которые вытаскивал из большой банки, куда складывал свои чаевые. Это он купил Джону первые цветастые рубашки и другие модные вещицы, которых тетя Мими либо не одобряла, либо не могла себе позволить, а когда Джон подрос, они нередко вместе потягивали пивко.
Будучи красивым мужчиной крепкого телосложения, обладая матовой кожей и тонкими прямыми актерскими усами, Джон Дайкинс вполне мог сойти за южанина. Джулии нравилась его властная манера в общении с женщинами. (Ведь именно в слабости она упрекала Фредди.) Тем не менее, несмотря на безусловные мужские достоинства Дайкинса, его следующая жена, Рона, всегда считала, что по натуре он гомосексуалист. Наблюдая за ним в течение шести лет знакомства, включая три года брака, она обратила внимание на то, что практически все друзья ее мужа были голубыми.
