Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.
Сейчас я сомневаюсь: действительно ли можно увидеть такие подробности на таком расстоянии, может, это моё распалённое воображение дополняло картину, - не знаю. У ребят как-то не принято было говорить о таком интимном - слишком уж хороша, - и каждый боялся словом спугнуть это волшебное видение.
Скорее всего, её возбуждало зверское внимание толпы мужиков, наверное, она получала от этого то, что не могла получить от своего, довольно поношенного мужа, - не знаю.
Она начинает утреннюю гимнастику: потягивается, занимает разные позы...
Кровь бьёт в голову, всё внимание - туда! Преподаватель видит, что обратить внимание молодых и горячих курсантов на метод галсирования ему уже не удастся.
Керемеджиди возмущённо трёт ладонью свою громадную лысину: Так - объявляет он - 10 минут перерыва, но чтобы потом - ни звука, будете догонять! Курсанты кидаются толпой к окнам, каждый стремится занять наивыгоднейшую для обзора позицию.
Гробовое молчание длится в течении всей её зарядки.
Хороша! - иногда разносится чей-то вздох - вот бы такую...
По окончании зарядки штора закрывается, и лекция идёт своим чередом.
Немало мне привелось повидать на своём веку красивых женщин. Такого идеала - не нашёл.
Или это юность дорисовывала недостающее в этой чудной картине? Жаль только, длилось это недолго: спустя некоторое время эту семью кудато убрали из училища.
А может быть, - и к лучшему?
* * *Трудно, но мы уже втянулись.
Занятия ежедневно по десять часов и два часа на самоподготовку.
Шесть дней в неделю.
Новые и довольно сложные науки. Напряжённый и однообразный ритм чётко налаженного механизма.
С ума можно сойти.
Каждый день одно и то же: в шесть подъём, зарядка, приборка, завтрак, занятия, обед, занятия, ужин, самоподготовка, личное время, вечерняя проверка, вечерняя прогулка, отбой в 23.00.
Даже перерыв между парами, - бегом в следующую аудиторию. Нужно ведь успеть занять место поближе (или подальше - смотря кому что надо) от кафедры, от доски.
Однообразие изредка нарушается чем-либо из ряда вон выходящим.
Был у нас наш общий любимец - преподаватель аэродинамики подполковник Кричевер. Мы его любили даже, несмотря на его серебряные, а не золотые как у всех лётчиков технические погоны. Умница великая. Сам из себя невзрачный, маленького роста, в громадных очках с толстыми стёклами, за которыми внимательные настороженные, не видящие ничего, кроме формул, графиков и классной доски глаза, громадной, всколоченной, седой вьющейся шевелюрой на несоразмерно большой голове, вечно в пух и прах перепачканный мелом (когда он читал лекцию, то попеременно вытирал тряпкой то мел на доске, то вспотевший лоб). Под стать всему несоразмерному был и его голос: из этого щуплого тела неожиданно для слушателя возникал басовитый, громкий голос богатыря.
Мы уже знали все ходы и выходы, мы использовали коридоры, переходы и лестницы рационально. К примеру, после лекции по конструкции двигателя для того, чтобы попасть в класс аэродинамики, надо было обойти чуть ли не всё здание УЛО, подняться на два этажа по широченной парадной лестнице и там снова тащиться коридорами. А рядом с инженерной была крутая, почти не освещённая лестница чёрного хода, - колодец с витой, узкой, рассчитанной по ширине только на одного человека железной лестницей со старинными, пробитыми насквозь затейливым узором, толстыми чугунными, рифлёными ступенями. По-видимому, эта лестница предназначалась для пожарных, но она являлась кратчайшим путём между нужными нам аудиториями. И, хотя по ней можно было пройти лишь одному человеку, - мы бегали вверх по ней быстро: попробуй, задержись, - тут же нижний засунет тебе палец в очко.
В этот раз мы, как всегда, торопились. Нужно занять место поближе, да ещё успеть перекурить в курилке. Я спешил. Сзади поджимали. Перед носом мелькает чей-то зад. Зад торопится не очень. До площадки второго этажа ещё десяток ступеней. На площадке можно разминуться, там поместится два человека, там я его и обойду. А пока - я со всего маху тычу вытянутый палец прямо в очко. Раздаётся дикий басовитый хохот и впереди идущий пулей взлетает на площадку.
Кричевер! Это его голос! Как он оказался среди курсантов? Здесь же преподаватели не ходят! Что теперь будет?! Кричевер стоит наверху и подслеповато пытается рассмотреть наглеца, воткнувшего ему, преподавателю, палец в зад.
Слава богу, что темно.
Я бочком протискиваюсь мимо, здороваюсь.
Мой голос он знает.
Он отвечает.
Значит, я - вне подозрений. Я такого сделать не мог. Значит, кто-то сзади.
Да и на самом деле я этого сделать никогда бы не мог, - очень уж уважал я этого преподавателя.
Я бегу наверх, Кричевер остаётся внизу.
Не знаю, нашёл ли он наглеца...
На меня такого он даже и подумать не мог - отличник, любимец...
Об этом случае я никогда и никому не рассказывал.
Даже после окончания училища.
* * *Завершающим этапом обучения в ТБК (теоретический батальон курсантов) являются батальонные учения. К этим учениям мы готовились долго.
Были уже изучены уставы и наставления, общевойсковая тактика, оружие, проведены практические стрельбы и марш-броски, изучена разработка учения. По плану мы должны были обороняться, а соседний батальон - наступать. Их задача - овладеть объектом, который мы прикрывали, наша задача - не дать противнику овладеть тем чёртовым объектом... И всё-таки начало учений было неожиданным: в 4 часа утра - тревога. На сей раз, сорока пяти секунд не хватило: получаем патроны (пусть и холостые, но всетаки их получить надо) и сухой паёк на два двое суток.
Выскакиваем из казармы в морозную ночь, строимся, получаем последние указания, где находится объект и где противник, на лыжи - и вперёд броском на 40 километров! Как шли, рассказывать не буду. До сих пор считаю своей заслугой, что я не сошёл с дистанции, что добрался всё-таки до прикрываемого объекта.
Всё! Теперь можно упасть и отдышаться.
Не тут-то было. Поступила команда окапываться. Окапываться в чистом поле среди снежных сугробов! Окапываться от кого? Окопались. Развили систему ходов сообщения, подготовили брустверы.
Взялись за сухие пайки.
Пора бы уже противнику и нападать.
Не нападает что-то.
Ладно, подождём.
А морозец - хватает за нос, руки в рукавицах мёрзнут, ноги в кирзовых сапогах. Две портянки да резина. Бегать ещё ничего, а сидеть и ждать...
Начальство набежало, комбат майор Марусидзе пришёл.
Это он сопровождал заместителя начальника училища по строевой.
Выстроили всех и объявили: кто обморозится - прямо на гауптвахту. Теперь понимаю, что в глазах авиаторов пехотные учения - несерьёзно, мол, лётчикам не по окопам отсиживаться надо, а воевать, да видно, отстояла пехота своё в программе, да и зам по строевой настоял на учениях - нужно, чтобы знали потом, каково пехоте.
