Владимир Новиков - Накануне и в дни испытаний
На мои доводы нарком ничего не ответил, только сказал, чтобы я находился в наркомате - в случае надобности секретари в любой момент разыщут меня. Затем поспешил из кабинета. Вернулся Б. Л. Ванников часа через полтора, очень рассерженный, таким я его ни до, ни после никогда не видел. Он буквально буркнул:
- Меня снова не послушали. Надо снимать мосинскую винтовку с производства.
- Не послушали?
- Да. Создана правительственная комиссия по этому делу, и она придерживается иного мнения
- Но, Борис Львович, - взмолился я, - винтовку Мосина снимать нельзя, вы же это хорошо понимаете!
- Я-то да, - угрюмо отозвался Ванников, - но если бы ты знал, кто настаивает на этом?..
И он выразительно приподнял подбородок.
Много лет спустя Б. Л. Ванников писал: "Наступил 1941 год. Наркомат обороны неожиданно изменил свой очередной годовой заказ, включавший около 2 млн винтовок, в том числе 200 тыс. самозарядных. Он пожелал увеличить число последних до 1 млн и для этого был даже готов полностью отказаться от обычных (драгунских) винтовок.
Наркомат вооружения счел это требование непонятным. Время было напряженное, задача укрепления обороноспособности страны становилась острее, чем когда-либо. И вдруг - заказ только на СВ (самозарядную винтовку), которая при всех своих достоинствах не могла полностью заменить обычную винтовку, что имели в виду военные, так как обстановка оставалась пока сложной и тяжелой.
Решение этого вопроса было передано в специальную комиссию. Докладывая на ее заседании о точке зрения Наркомата вооружения, я добавил к вышеупомянутому соображению и другие, основанные на том, что, как тогда считали, война должна была начаться в ближайшие годы. Тот факт, что она оказалась ближе, чем ожидали, лишь подчеркивает опасный характер отказа от обычных винтовок.
Итак, касаясь военной стороны дела, я отметил, что иметь на вооружении только самозарядную винтовку можно лишь при том условии, если будет решен вопрос о ее облегчении и упрощении путем перехода на патрон иной геометрии и меньшего веса и размера. Но даже имеющуюся на вооружении СВ, считал я, ввиду сложности ее автоматики в ближайшие годы не успеет освоить большая часть кадровой армии, не говоря уже о призываемых из запаса, которых обучали владеть только драгунской винтовкой.
Далее, Наркомат вооружения производил тогда драгунские винтовки на двух оружейных заводах с соответствующим технологическим оборудованием, причем только один из них располагал мощностями для выпуска СВ, да и то в количестве примерно 200 тыс. Таким образом, годовой заказ на 1 млн самозарядных винтовок практически нельзя было выполнить, так как одному из заводов потребовалось бы для расширения их выпуска сократить на длительное время общее производство, а второму - полностью переоснастить цехи, на что уйдет более года.
Но никакие доводы не были приняты во внимание.
Вывод комиссии, который являлся окончательным и должен был в тот же день стать официальным постановлением, гласил: заказ дать только на самозарядные винтовки и поручить Наркомату вооружения совместно с представителями Наркомата обороны определить максимальное количество СВ, которое могут выпустить заводы в 1941 и последующих годах".
Узнав об итогах заседания комиссии, заместители наркома В. М. Рябиков и И. А. Барсуков также сочли ее решение крайне ошибочным и настойчиво высказались за то, чтобы Борис Львович опротестовал его немедленно, пока оно еще не оформлено официально.
Б. Л. Ванников вспоминает: "В. М. Рябиков и И. А. Барсуков возобновили атаки на меня. Когда же я обратил их внимание на состав комиссии и сказал, что жаловаться некому, В. М. Рябиков с той же настойчивостью предложил мне обратиться к Сталину.
Я не решался.
Тогда мои товарищи по работе убедили меня позвонить Н. А. Вознесенскому с тем, чтобы еще раз попытаться переубедить его. Но последний не пожелал ничего слушать и потребовал приступить к немедленному выполнению решения.
И тогда я все же позвонил И. В. Сталину. Подобно мне, В. М. Рябиков и И. А. Барсуков, оставшиеся рядом со мной, с волнением ждали, что ответит он на просьбу принять меня по вопросу о заказе на винтовки.
Сначала Сталин сказал, что уже в курсе дела и согласен с решением комиссии.
В. М. Рябиков и И. А. Барсуков знаками настаивали, чтобы я изложил по телефону свои доводы.
Сталин слушал. Потом он сказал:
- Ваши доводы серьезны, мы их обсудим в ЦК и через четыре часа дадим ответ.
Мы не отходили от телефона, ждали звонка. Ровно через четыре часа позвонил Сталин. Он сказал:
- Доводы Наркомата вооружения правильны, решение комиссии Молотова отменяется".
Впоследствии Б. Л. Ванников иногда говаривал:
- Я часто вспоминаю этот день и думаю: а что, если бы Новиков, Рябиков и Барсуков не предприняли столь упорного нажима на меня? Ведь я уже смирился и готовился приступить к выполнению решения.
Через несколько месяцев началась Отечественная война, а вскоре завод, выпускавший самозарядные винтовки, был эвакуирован. Это значит, что, осуществив указание упомянутой комиссии, мы не имели бы в начале войны - в самый тяжелый период - ни одного винтовочного завода. Ижевский завод снял бы с производства мосинскую винтовку, а Тульский, эвакуированный, только бы налаживал производство. Что же касается запасов винтовок, то они хранились в приграничных районах и были потеряны на первом же этапе войны. Наконец, большие потери винтовок несла тогда и наша отступавшая армия. Нетрудно представить, к каким тяжелым последствиям привело бы решение комиссии.
И все же в этой истории есть и то, что позволяет несколько смягчить тон воспоминаний Б. Л. Ванникова. У комиссии, особенно у военных, был свой резон. Все, безусловно, знали о тех запасах мосинских винтовок, которыми располагала страна. По данным Наркомата вооружения, их резервное количество к началу войны исчислялось восемью миллионами. При таком запасе не казалось уж очень недальновидным полное прекращение их выпуска. Другое дело, что почти все винтовки оказались на складах там, где вскоре появился враг. Но это был совершенно непредвиденный оборот событий, который только потому не стал трагичным, что выпуск обычных винтовок не прекратили.
И еще одно обстоятельство, которое надо, по-моему, учесть. Все мы, вооруженцы, знали, что Сталин в довоенный период очень часто на совещаниях по вооружению ставил вопрос о переходе на автоматическую, а потом и на самозарядную винтовку, логично доказывая, что эти виды вооружения будут эффективнее обычной винтовки в пять-шесть раз. Думается, что военным товарищам не хотелось терять инициативы в вопросе перехода на новый тип вооружения. Но это, конечно, мое личное мнение.
