Юрий Герт - Раскрепощение
Вскоре всему медицинскому персоналу было приказано переселиться в лазарет. Часть заключенных эвакуировали в какой-то лагерь на Урале, но большинство еще оставалось в Сегеже.
Наконец дошел черед и до нас. Нас отправляли в Карлаг. Меня назначили начальником санчасти этапа и приказали готовиться, привлекая к этому всех медицинских работников.
Поезд состоял из теплушек. Только у охраны был пассажирский вагон. Лазарет занимал пять теплушек. В каждой было от 16 до 20 человек.
Незадолго до начала войны начали строительство железной дороги от Сегежа до порта Сороки (Беломорска). К началу нашего этапа дорога вчерне считалась готовой. Наш поезд шел по этой дороге первым. Шпалы утопали в воде, при движении вагонов «плясали». Скорость была всего четыре километра в час.
После долгого пути мы прибыли наконец в Каргопольлаг. Администрация наша отправилась к начальству лагеря. Они долго отсутствовали и вернулись весьма смущенные. Оказывается, Каргопольлаг так и именуется в ГУЛАГе, а Карлаг обозначает Карагандинский лагерь. Северное начальство удивлялось безграмотности сегежского и посоветовало быстрее поворачивать на Центральный Казахстан.
По пути в Каргополь в совершенно как будто безлюдных местах мы видели много заключенных, работавших, очевидно, на строительстве дорог. В основном это были прибалты — эстонцы и латыши, давно не стриженные, обросшие многодневной щетиной, одетые в рванье. Они просили у нас курева и еды. Всеми правдами и неправдами мы раздобыли немного хлеба и махорки у наших снабженцев. Окна вагонов, где размещался лазарет, оставались без решеток, и мы воспользовались этим. Наша охрана «ничего не видела», хотя передачи шли несколько дней подряд.
И снова мы ехали на восток, то здесь, то там встречая вышки для охраны заключенных. Везли нас мимо Вологды, Вятки, Ярославля, Перми, Свердловска, Кургана и дальше по Уралу к Казахстану, и мы шутили, что ГУЛАГ крупнейший помещик в мире — куда ни посмотри — везде его символы — вышки.
Не помню точно, но где-то недалеко от Свердловска нам пришлось высадить одну грузинку, которая собралась рожать. В нашем походном лазарете никак нельзя было принять роды — подходящие условия создать было невозможно. Много позже, уже в Карлаге, я узнала от грузинок, что родители этой женщины приехали к ней в лагерь и увезли ребенка с собою в Грузию.
В лазарете мы старались поддерживать чистоту. Состав по нашему требованию рано утром останавливался. Женщины выходили из вагонов под охраной и приводили себя в порядок. Параш в лазарете не было. Две женщины становились за несколько шагов от вагонов, держали одеяло-занавеску, и за нею, торопясь, делали все необходимое.
Охрана ежедневно обходила вагоны и доставляла к нам новых больных. Осматривать больных мы ходили с другим врачом — Анной Михайловной. Шли в белых халатах. После Вятки пути были забиты дожидающимися отправки эшелонами. На запад ехали военные, на восток — беженцы.
Однажды мы несли больную на руках. Приходилось пролезать с носилками под вагоном — свободных проходов не было. На пути стояли военные (сибиряки отправлялись на фронт). Увидев, что мы лезем под вагон, два офицера подхватили носилки с больной и понесли к далекому проходу. Сопровождавшие нас вохровцы стали кричать, что мы — заключенные, что нам нельзя помогать. Тогда военные «выдали» нашей охране. Они посоветовали ей поехать на фронт и чего только не наговорили. Наши охранники молчали, потом один пошел за носилками, другой — за нами. Мы тоже расхрабрились и не полезли под вагон, а двинулись в обход.
Когда офицеры прощались с нами, мы их поблагодарили за помощь, а они, показав на наш длинный состав, поинтересовались, за какие преступления осуждено столько женщин. И очень удивились, услышав, что есть статья «член семьи изменника родины». «Это сколько же у нас изменников родины?» — спрашивали они, узнав, что мы в большинстве судимы были в 1937 году. Мы объяснили, что таких, как мы, много, осужденные по этой статье есть и в других лагерях.
Около Свердловска на всех путях стояли эшелоны с беженцами с Украины. Беженки спрашивали: кто вы? Наши отвечали кратко: мы жены. Те недоумевали: и мы тоже жены, наши мужья на фронте, но вам почему-то почета больше, вас уже отправляют, а мы стоим столько дней. Очевидно, мы являлись грузом особой ценности, скоропортящимся, так как нас отовсюду быстро отправляли. Женщины-беженки удивлялись — почему мы едем без детей? Где дети? Вопросы иссякли только тогда, когда мы объяснили значение крестообразных решеток на окнах.
Карлаг
После 16-17 дней пути прибыли в Караганду, откуда по узкоколейке нас перевезли на станцию Карабас близ Карлага. Через эту базу обязательно проходили все прибывающие-убывающие.
В Карабасе скопилось много заключенных, так как сюда приходили этапы и из других лагерей. Многие, потерявшие друг друга с 1937 года, неожиданно встречались здесь. Сколько было пролито слез, когда встречались сестры, родственники, оказавшиеся в разных лагерях.
В Карабасе нас проверяли дважды в день, и мы поняли, что режим предстоит более строгий, нежели в Сегеже. Там медиков вообще не проверяли, а остальных один раз в день.
В Сегеже номера наших личных дел от нас были строго засекречены. Здесь нам сразу объявили наши номера и сказали, что мы обязаны их помнить во сне и наяву. Мой номер оказался 204294. И я действительно запомнила его на всю жизнь. В Карлаге рассказывали, что иногда бежавшего при розыске удавалось найти так: подходили к спящему подозреваемому, шепотом спрашивали «личный номер» и он — также шепотом — называл его.
Постепенно женщин развозили по отделениям Карлага. Настала и моя очередь: меня направили в Сарепту (20 км от Долинки — центра). Начальник санчасти внушал мне, что, прибыв в отделение, надо стремиться попасть на работу в амбулаторию. К амбулаторным врачам больные чаще обращаются, чем в стационар, поэтому их помнят и благодарят, что в лагере очень важно. А я по старой клинической привычке все метила на работу в стационар.
Сарепта от станции Карабас отстоит примерно на 40-45 км. Поход предстоял пешеходный. Шли около трех дней. В пути питались традиционным сухим пайком — селедка, сахар, хлеб. Сопровождали нас два солдата — без собак. Ночевали в каких-то пустых домах. Запомнился последний ночлег. В отделении Дель-Дель (недалеко от Сарепты) привели нас к какому-то крошечному флигельку. Было уже темно. Спичек, свечей ни у кого не было. Устали все очень, повалились на пол и заснули. Зато какой ужас охватил нас при пробуждении — оказывается, мы спали на полу, сплошь загаженном курами. Очевидно, попали в курятник. Мы заявили охране, что никуда не тронемся, пока нас не отправят в баню и не выдадут наши вещи, чтобы можно было переодеться. Устроили баню, подвезли вещи, и уже чистыми мы вступили в Сарепту.
