Илья Вергасов - Останется с тобою навсегда
Калитка приоткрылась, Галина скользнула по мне настороженным взглядом:
- Заходите... - Сутулясь, пошла впереди меня.
В комнате, как и тогда, тепло, уютно. Сняв шапку, сказал:
- Сяду, с вашего позволения. - И опустился на стул.
Чуть откинув голову, она выжидательно смотрела на меня.
- Хотите повинную? - Я облизнул пересохшие губы.
- Не хочу...
- Уйти? - спросил, вкладывая в одно это слово неловкость, чувство вины перед ней.
Она помолчала, села напротив меня, оперлась ладонью на край табуретки. Заговорила не спеша:
- В ту ночь хотелось плакать - разучилась! - Секунду поколебалась. Мне казалось, что люди должны друг другу доверять, искать в человеке прежде всего хорошее...
- Что же с вами случилось?
- То же, что и со всеми... Ужас оккупации! Вы не можете себе представить - жизнь вне закона, "рабы" и "хозяева" с "новым порядком", а при них прихлебатели, да не с пустыми руками, с автоматами... А финал "оккупированная". Хоть плачь, хоть вой, но ты уже меченая...
- Старик, ваш сосед, знаете, что о вас?..
- Он гадина, мородер!.. Ходил на поле боя и грабил - убитых грабил. А сейчас грабит живых - доносами.
- Простите. Но вы вообще какая-то... н-неподходящая, что ли!...
Она грустно улыбнулась:
- И обижаться на вас трудно...
- Я солдат, обыкновенный солдат, привык напрямик...
- Не знаю, какими бывают необыкновенные солдаты. Но иногда вместо "напрямик" получается "напролом". - Вдруг спохватилась: - Который час?
- Без четверти двенадцать.
- Ой, опаздываю...
Выбежала в сени. Вернулась в комнату в пальто, в стоптанных туфлях, в своем пуховом платке, перекрещенном на груди и узлом завязанном за спиной.
Я поднялся:
- Останьтесь, Галина.
Отрицательно покачала головой.
Подошел к ней, торопливо прижал к себе... Сильным толчком отстранила меня:
- Не надо...
- Нет так нет! - Схватил ушанку.
- Не обижайтесь. Мне надо идти, а то попаду в неприятную историю...
* * *
До отхода поезда еще много времени. Как убить его?
Бродил по городу, сидел под своим дубом на берегу Кубани.
Медленно обходил базарные ряды - молочные, мясные, барахолку. Всего было много, но цены - моего месячного содержания хватило бы на три кило масла...
Вернулся на свою окраину, постоял у калитки, постучал - ни звука. Вспомнил, где Галина оставляет ключи. Перелез через забор, вошел в ее комнату, разулся и лег на кровать: напролом так напролом. Спал уютно, всласть...
Что-то заставило проснуться и насторожиться. Шаги, женские голоса. Скрипнула дверь.
- Кто здесь? - Голос испуганный, робкие шаги. - Ты, Виктор?.. Константин Николаевич? Боже мой, со мной золовка... - И с отчаянием: - Тут подполковник, мой квартирант... Такого еще не бывало!.. У него, правда, не топится...
Золовка ни слова. Угнетающая тишина: слышно, как за окном шумит зимний ветер.
Я готов провалиться сквозь землю.
- Извините, сейчас обуюсь...
Женщины вышли из комнаты.
Никак не могу засунуть правую ногу в сапог - подъем дьявольски узок. А тут хоть уши затыкай: за дверью приглушенные голоса.
Галина:
- Вот какая ты!.. Ну заболел, наверное, человек...
Золовка:
- Так бы и посмел забраться в чужую постель! Теперь понятно, почему на письма Виктора не отвечаешь. Он нас засыпал вопросами: где Галка, что с ней, почему не пишет?
Галина:
- Ты не смей. Ты мне не указ...
Первой вошла Галина.
- Как это понимать, Константин Николаевич?
- Прошу прощения - собачий холод загнал к вам. - Повернулся к золовке, щелкнул каблуками: - Тимаков Константин Николаевич... - Взялся за шинель.
Галина бросилась ко мне:
- Куда же вы на ночь глядя? Вот, возьмите хоть одеяло...
- Спасибо...
Посмотрела на золовку, потом на меня.
- Впрочем, ничего страшного не случилось. И мы будем рады видеть вас. Правда, Варя?.. Приходите завтра утром пить чай.
- Приду, спасибо...
Бродил под дождливым небом. Далеко перекликались сиплыми гудками паровозы.
Что делать? Поезд уже ушел. Все равно достанется от полковника Мотяшкина - опаздываю. Ладно: семь бед - один ответ!
Чертовски сырая комната, ворочаюсь и так и этак, а согреться не могу и под ее одеялом. Но усталость свое взяла: невольно прислушиваясь к голосам моих соседок за стеной - они, по всей вероятности, выясняли отношения, уснул...
Стол был накрыт празднично. Галину не узнать: в строгого покроя синем костюме.
- Просим к столу, Константин Николаевич.
- Доброго вам дня. - Я посмотрел на Варю.
- Здравствуйте, - сказала с холодком в голосе. Шелковое платье с прямыми плечиками подчеркивало угловатость ее фигуры.
Галина спешит наполнить бокалы:
- Выпьем за солдат и офицеров, наших воинов!
Тост приняла и Варя - залпом осушила бокал. Лед, кажется, трогается.
- Вы учитесь? - спросил ее.
- В десятом, товарищ подполковник. - Вино придало ей смелости. Ткнула пальцем в награды: - Вам бы гордиться...
- Варя! - попробовала остановить ее Галина.
- Ничего худого не сказала. Товарищ, видать, человек решительный...
У Галины дрогнули губы.
- Зачем ты казнишь меня? Если уж ты судья, то почему не своему брату?
- Его не трогай, он фронтовик. Молчи!..
- Я больше не хочу молчать!.. Ты прекрасно знаешь, кто виноват в том, что меня бросили. Твой разлюбезный братец служил в Тимашевке, в часе езды отсюда...
- Перестань! - Варя топнула ногой.
- Он вам с матерью подбросил грузовичок продуктов и улизнул в Новороссийск, а оттуда в Сочи, а потом еще дальше - в Поти. Фронтовик!.. Служит и не тужит... Бросил меня одну с сыном. Вы все меня бросили и все меня судите. Почему вы - меня?
- Ты с немцами жила... жила!.. - Варя повернулась ко мне: - На той самой кровати, что и вы, вы...
Галина встала, упал стул. Выдвинула ящик стола, достала связку ключей и приказала:
- Бери и уходи в домик напротив, там дождешься поезда. И вот что скажу тебе и всему вашему куркульскому роду: не смейте, слышишь, не смейте переступать мой порог!
Я ждал от Вари новой резкой выходки, но, к удивлению, она молча взяла ключи, торопливо оделась и, не простившись, выскочила из комнаты. Хлопнула дверь.
Галина села, закурила, сигарета подрагивала в ее пальцах.
- Вы курите? - удивился я. - Выпьем?
- Не надо, Константин Николаевич. - Смяла в пепельнице окурок, откинула со лба прядь. - Скажите, зачем вы вернулись и... почему легли на мою постель?
- Так уж получилось... По-глупому, наверное, извините...
- Та ночь... Вы пришли ко мне насквозь промерзшим. С вас слетел напускной апломб, с которым вы впервые явились. Я была вам благодарна, так хотелось сделать приятное... И сперва ничего не поняла, почему вдруг ушли, а потом догадалась... Разве можно так? В оккупации оставались миллионы. Так что, всех под одну гребенку?
