Анна Ярошевская - Екатерина Фурцева
Свету увезли в роддом. Рожала трудно, но ребенок родился, как сказали Екатерине, в рубашке – в смазке. Света весила тогда сорок шесть килограммов, а девочка почти пять. А в кремлевском роддоме порядки были еще более драконовские чем в обычном! Екатерина Алексеевна не смогла увидеть ни дочери, ни внучки, а только убедилась, что роды прошли благополучно, и дежурила под окнами, ожидая, когда Светочка выглянет в окно и покажет ей маленькую внучку.
Светлана лежала в палате на третьем этаже. Увидев маму внизу, Света почувствовала прилив необычайной нежности к ней. Теперь и она, Света, стала мамой, теперь их трое, и между ними завязался новый крепкий узелок.
Светочка хотела назвать дочку Катей – в честь матери. Но воспротивилась свекровь – Александра Константиновна. Она была против категорически и сама придумала имя для внучки – девочку назвали Марина.
– Ведь если бы родился мальчик, ты ведь не назвала бы его Фролом? – сказала свекровь Светлане, имея в виду своего мужа, члена Политбюро Фрола Романовича Козлова. Это был последний аргумент – Света не хотела ссориться с родителями мужа и согласилась. Ведь Светлана и Олег жили в квартире Козловых.
После рождения дочери Света совсем забросила университет. Появились «хвосты» по некоторым дисциплинам, и она не торопилась от них избавиться. Но однажды утром раздался телефонный звонок и веселый, но вместе с тем требовательный голос матери сказал:
– Ты думаешь, если уехала от меня и живешь теперь за высоким забором, так я тебя не достану? Ну-ка, немедленно сдай все «хвосты»!
Светлане всегда было удивительно, как мама при такой занятости и ответственности на службе умудрялась всегда быть в курсе ее жизни и вовремя поддержать, посоветовать, помочь. Еще когда Света была маленькой, вдруг появлялись в доме редкие по тем временам мандарины или прелестная французская шубка – в то время как мамы и в Москве-то не было, она была за границей. Ее незримое ласковое присутствие Света чувствовала всегда.
Фурцева бывала в гостях у Козловых не часто. Приехав поздравить Светлану с рождением дочери, Екатерина Алексеевна, глядя с нежностью на спящую в одеяльце Маринку, сказала: «Пусть у нее будет моя фамилия, она ей поможет…». Фурцева знала, что говорила…
Женская привлекательность
Фурцева всегда отлично выглядела и даже после карьерной трагедии и желания покончить с собой – ничего не изменилось.
«Ее прекрасная фигура всегда была подчеркнута элегантным строгим платьем, – вспоминала Нами Микоян. – Русые волосы волнисто обрамляли лоб, высокий шиньон возвышался на затылке. Эту прическу потом делали многие работавшие в номенклатуре «дамы», из-за чего их, посмеиваясь, называли «Фурцева для бедных».
Екатерина Алексеевна всегда была подтянута, строго, со вкусом одета, красиво причесана. Около ее рабочего кабинета находилась маленькая комната, где стоял шкаф с ее платьями и со всем, что необходимо для вечерних мероприятий».
Женщины завидовали Екатерине. Екатерина, будучи даже далеко не в юном возрасте, продолжала нравиться мужчинам. Все дело в том, что ей всегда хотелось доказать, что ей под силу все, на что способны мужчины, и она с успехом это доказывала. И при этом выглядела и женственной и сильной. Можно сказать, что то, что она доказывала свое превосходство, унижало мужчин и это не могло не нравится ей самой. Это было чистое превосходство женщины. Все, буквально все, восхищались ее силой, но где же пряталась так тщательно скрываемая женская слабость?
«Однажды с подачи ее помощника, – рассказывал член редколлегии газеты «Советская культура» Владимир Разумный, – подготовили каркас выступления Фурцевой перед театральной общественностью столицы. Поздно вечером по ее просьбе, переданной одной из ее верных помощниц, приехал в Министерство культуры, где огнями светился лишь ее кабинет. Она быстро вошла, явно уставшая после какой-то отнюдь не приятной беседы в соседнем помещении ЦК КПСС, и сразу же приступила к импровизационному проговариванию тезисов будущего доклада, демонстрируя и обширную эрудицию, и афористичность мышления. А я же в это время смотрел на нее с чисто мужским восхищением, ибо все в ней было ладно, изящно, захватывающе-женственно. Вот здесь-то я и понял, что мутный поток нелюбви к неординарным, талантливым индивидуальностям у нас в подсознании усиливается столь же исконным, глубинным, мещанским неприятием женщины-лидера…»
Наиль Биккенин, который заведовал в отделе пропаганды ЦК сектором журналов, вспоминал, как ему позвонила министр культуры. Екатерина Алексеевна просила за журнал «Советский балет», но, по словам Наиля, делала это очень аккуратно. Он весьма оценил ее аппаратную воспитанность. Кроме того она произвела на него неизгладимое впечатление как женщина. Однажды он увидел ее в Кремле. Она обратила внимание, что на нее смотрят, в частности, на ее красивые ноги, и изменила ракурс, чтобы они предстали в более выгодном свете.
«Трудное дело – в России ведать искусством и его жрецами, – писал Михаил Козаков. – Посочувствуешь. А каково женщине на этом посту? Да еще хорошенькой женщине, ладно скроенной, блондинке в черном пиджачке в талию, с голубыми глазками и вздернутым носиком?»
Дружба с Зыкиной
Конечно же, у Фурцевой были свои любимчики. Так, великому пианисту Святославу Рихтеру она помогла впервые выехать на зарубежные гастроли. Из-за сложности в биографии его родителей и особого политического режима СССР ему сделать это не давали. Многие артисты чувствовали себя как за каменной стеной, находясь под покровительством Фурцевой. Оперной певице Галине Вишневской Екатерина старалась выбивать и устраивать зарубежные гастроли. И помогла получить почетный в то время орден Ленина. А однажды даже спасла мужа Вишневской – талантливейшего виолончелиста Мстислава Ростроповича – от смерти, когда тот пытался отравиться, сведя счеты с жизнью, из-за несправедливого отношения к своему великому таланту.
Любимой балериной Фурцевой была Майя Плисецкая, которую она постоянно опекала и прощала ей все звездные капризы. А другая любимица Фурцевой – певица Людмила Зыкина – не знала никаких проблем с такой покровительницей. Фурцева, обожавшая все исконно русское, став министром культуры, большое значение уделяла популяризации и развитию русской народной песни. Собственно, это и послужило знакомству с Зыкиной, переросшему в крепкую дружбу. И значительно повлияло на то, что сама Зыкина стала самой яркой звездой в СССР того времени.
Шла декада искусства Российской Федерации, в Казахстане. Его величество случай свел певицу и министра именно здесь. Увидев Зыкину, Фурцева не сдержалась и огорошила артистку неожиданным признанием:
